Софья Митрохина: «ФЕДОР ШАХМАГОНОВ ГОВОРИЛ МНЕ, ЧТО СТАЛИН ЗНАЛ О СУНДУЧКЕ И ПРОСИЛ СЕРАФИМОВИЧА ДОДЕЛАТЬ «ТИХИЙ ДОН»

Софья Александровна Митрохина

Мои родители, как и почти все родители в СССР, до ужаса боялись, что мы, я и мои две сестры, узнаем правду о том, как на самом деле жилось в ту сталинско-бериевскую эпоху. Только после доклада Хрущева о культе личности, моя мама и отец сняли портрет Сталина со стены и сожгли в печке.

Мы были советскими детьми. Роман «Тихий Дон» числился у нас был в списке школьного чтения. Об этой трилогии школьный учитель нам сказал только главное, а именно: герой Григорий Мелехов мучился, искал правду жизни, а нашел ее только в конце повествования – у большевиков и в большевистской идеологии. На изучение «Поднятой целины» учитель обращал больше внимания. И по «Поднятой целине» я писала сочинение в десятом классе. Реализуя изо всех сил свой детский оценочный аппарат, я поняла, что эта «Целина» написана слабо, и что по сравнению с «Тихим Доном» она – явная неудача писателя. Я также подумала тогда про автора, что этот человек будто бы слинял, как выстиранный ситец, поблекли все его краски.

Но «Тихий Дон» — завораживал. Для себя я объяснила неудачу «Целины» тем, что автор выдохся, выложился весь на своей бесподобной книге про казачество. После школы я училась на филологическом факультете МГУ и понимала, что такое бывает.

Отпуская меня в Москву учиться, отец имел со мною напутственную беседу, велел в Москве осторожно переходить улицу, быть ответственной, не доверять плохим людям… и в конце разговора сказал фразу, которую я долго не могла расшифровать: «Эх, жаль только, что нельзя тебе сказать всего!» Я поняла смысл сказанного уже после его кончины, в перестройку, когда мама поделилась со мной одним высказыванием папы. В 1934-м он ей сказал: «Сталин убрал с дороги Кирова».

Значит, родители все понимали? А портрет Сталина? Почему он висел у нас на стене – добрый и улыбающийся? Это что, это было – в воспитательных целях? Чтобы мы прониклись позитивным отношением к нашей власти? И не участвовали в каких-либо «неправильных» разговорах? Во всяком случае, и я сама именно так поступила бы со своими детьми, если бы оказалась в тоталитарном государстве. Но ситуация была еще сложнее: при недостатке информации в СССР и при ее целенаправленном искажении – родители действительно верили, что СССР – наилучшая форма государственности. И даже видя преступления в советской системе, они считали это «перегибами», дрожали за своих обожаемых детей – и поэтому не говорили им ни кусочка правды. Да и сами старались ее искренне не понимать.

Никто из нас тогда не сознавал, что повадка власти наказывать за инакомыслие, арестовывать — не изменилась при Брежневе, что цензура не ослабла. Даже те родители, которые всё понимали про враньё режима, столь же неистово безумно продолжали оберегать своих детей от правды. Вот так родилась и укрепилась всеобщая привычка, где нормой стало увиливать от правды, а правилом – городить ложь ради высокой цели.

Но вот – наступила оттепель. Хрущев делает доклад о разоблачении культа личности. На филфаке МГУ – собрание! Студенты клеймят, кричат, разоблачают, один из них вбегает на трибуну Коммунистической (ранее – Богословской) аудитории и выкрикивает стихи Гейне: «Буди барабаном уснувших, / Тревогу без устали бей; / Вперёд и вперёд подвигайся – / В том тайна премудрости всей. / И Гегель, и тайны науки – / Всё в этой доктрине одной; / Я понял её, потому что / Я сам барабанщик лихой!».

…Идея «Тихого Дона» о том, что даже не принявший советскую власть казак Мелехов приходит в ее объятия, была, таким образом, чрезвычайно востребованной для пропаганды этой власти. М. Шолохова превозносили как автора великого романа.

Но вот грянуло дело Синявского и Даниэля. Погромное выступление Шолохова на XXIII съезде КПСС показало, что нет, Шолохов не мог написать «Тихого Дона». Разве мог он, писатель «создавший образ казака Мелехова», с его метаниями, сменой политических пристрастий – и вдруг угрожать расстрелом Синявскому и Даниэлю?

Воинственное выступление Шолохова на этом съезде, с напоминанием о расстрелах для писателей, – было для меня как бы саморазоблачением Михаила Александровича. Синявский и Даниэль – что они такого сделали, почему их клеймят? Да при этом как клеймят, какими словами! Может ли так отругиваться он, Шолохов, Великий и Всепонимающий писатель? Грубо и нагло обрушился он в своей публичной речи на Синявского и Даниэля: «Попадись эти молодчики с чёрной совестью в памятные 20-е годы, когда судили, не опираясь на строго разграниченные статьи уголовного кодекса, а руководствуясь революционным правосознанием… (Бурные аплодисменты)… Ох, не ту бы меру наказания получили бы эти оборотни! (Бурные аплодисменты)».

И я подумала тогда: как же так, ведь если роман «Тихий Дон» написан об идейных метаниях казака Григория Мелехова (то к белым, то к красным ), а сам Шолохов относился к своему герою с сочувствием, то почему он теперь говорит про этих писателей, Синявского и Даниэля,– что их надо бы расстрелять?

…А ведь уже давно по Москве шепотом говорили, что совсем и не Шолохов написал этот роман, а казак Федор Крюков, известный в начале XX века донской автор. Он печатался в журнале «Русское богатство», издаваемом В. Г. Короленко.

Об авторстве Федора Крюкова мне говорили еще в 1972-ом. Как о жуткой и опасной тайне мне это поведал писатель Евгений Николаевич Кондратьев, редактор Московского издательства «Знание», располагавшегося тогда в здании Политехнического музея. А я тогда редактировала в издательстве «Молодая Гвардия» его первую книгу «Убу» (она есть в интернете). Вот его слова: «Только никому не говорите, но автор «Тихого Дона» – не Шолохов, а Фёдор Крюков. А рассказывать нельзя, потому что Крюков был белоказак, сражался против советской власти. Он умер, может быть, от ранения или от болезни. Но оставил деревянный сундучок с неоконченной рукописью «Тихого Дона». И записка там была: «Отдать той власти, которая победит…»

Евгений Кондратьев

Евгений Николаевич Кондратьев (1930–1985) был кандидатом биологических наук, издал первую книжку в начале 70-х в издательстве «Молодая гвардия» (см. Евг. Кондратьев «Убу», автор второго рассказа в этой книге – Б. Воробьев). Кондратьев поздно начал писать. В поисках сюжета он завербовался на китобойное судно, чтобы «посмотреть мир». Приехал, написал первый рассказ про маленького китенка, рассказ попал ко мне (редакция фантастики, приключений и путешествий в издательстве «Молодая гвардия».  Для издания книжки объема не хватило, и я, чтоб нагнать объем, подсоединила рассказ Бориса Воробьева.

Возражения против авторства Шолохова слышала я и от менее боязливых людей. По Москве ходили упорные разговоры о том, что «Тихий Дон» написал не Шолохов.

Началась Перестройка. Писатель Анатолий Злобин пытается возобновить издание «Русского Богатства». В номере за 1991 год читаю рассказ Фёдора Крюкова «Казачка» (1896 г.). Текст очаровывает. Понимаю, что казачка из этого рассказа – и есть Аксинья из «Тихого Дона», настоящая казачка, не конфетная, а страстная, она – донская Анна Каренина. Она полна стихийных сил, грешная и искренняя в одно и то же время. Женщине этой не стоит угрожать, она своевольна не от каприза, а от верности своему чувству. Она – Кармен из казачек. И угрозами ее не покорить.

Да и сам стиль «Казачки» стал явлением в русской литературе. Я еще раз убедилась в том, что именно Федор Крюков создал образ казачки Аксиньи из «Тихого Дона», поняла, что именно он с таким его пронзительным и талантливым пером – написал «Тихий Дон».

В январе 1989 в Доме творчества писателей в Малеевке у меня состоялось несколько неожиданных бесед с писателем Федором Шахмагоновым (1923, Калуга — 2014, Льеж).

Ф. Шахмагонов. Фото с обложки его книжки

Мы случайно оказались с ним рядом за обеденным столом. Стали обсуждать его десятилетнее пребывание в станице Вешенской у Михаила Шолохова в качестве литературного секретаря знаменитого писателя. Конечно, я задала тот, волновавший тогдашнюю московскую интеллигенцию, вопрос: «Правда ли, что, умирая, Крюков попросил передать его сундучок с рукописями «Тихого Дона» «той власти, которая победит»?

Ответ Шахмагонова сначала был в виде вопроса: «А как по-вашему, роман Аксиньи и Григория – это роман офицерский или – казацкий?».

Я поняла, что мне открытым текстом объясняют простую истину о переделке романа и усилила сюжет своего вопроса. Я сказала:

«Посмотрите, как непозволительно бедна была речь Шолохова на съезде, а ведь бедность словаря – это бедность души. Вот например: Шолохов сказал в выступлении: „Ох, не ту меру наказания получили бы эти оборотни (Синявский и Даниэль)…“ и еще что-то добавил про „их поставили бы к стенке в Гражданскую“… Ну, разве мог такое сказать автор „Тихого Дона“, написавший про идейные метания людей в Гражданскую?.. Ведь Григорий Мелехов тоже метался…».

Федор Шахмагонов сначала в ответ только улыбался, – ему было не положено по штату отвечать на такие каверзные формулировки. Но после, на улице, когда мы шли из корпуса столовой, он все же ответил на мой вопрос, сказав, что Сталин знал о сундучке и предлагал Александру Серафимовичу доделать рукопись «Тихого Дона». Однако Серафимович не захотел «приводить рукопись в порядок»: он был знаменит как автор «Железного потока» и – наверное все-таки не хотел уронить свое литературное имя. Серафимович тогда от «доработки» отказался но присоветовал для такой работы Михаила Шолохова, очень молодого автора «Донских рассказов», который тоже с Дона и тоже описывал конфликты на Дону в коротких и удачных наблюдениях из жизни казаков. Впрочем, фамилии Крюкова Федор Федорович не упоминал*.

В этом сообщении Шахмагонова меня тогда удивил подход А. Серафимовича: оказывается, автор знаменитого в то время произведения «Железный поток», не захотел ронять свое имя , выдавая чужой замысел и текст за свой. Он оберегал своё имя! А вот молодой Шолохов, еще, наверное, тогда не понял, что к чему.

И еще одна важная коллизия: я со студенческой скамьи дружу с литературоведом, доктором филологических наук Дмитрием Михайловичем Урновым. Бывает, что мы не совпадаем во взглядах, спорим но каждый раз мы находим общий язык. Он долго заведовал отделом в ИМЛИ и был убежден, что Шолохов – автор «Тихого Дона». На днях я ему написала, что собираюсь послать Андрею Чернову мой мемуар про малеевские беседы с Ф. Шахмагоновым и про рассказ его о А. Серафимовиче. Вот его ответ: «Сказанное Шахмагоновым о „сундучке“ и Серафимовиче не противоречит тому, что когда-то начал мне рассказывать и не досказал (отвлекли) Сергей Семанов**».

На этой волнующей строчке о недосказанности я остановлюсь.

——————

* Прим. А. Ч.: Нет гарантии, что всё было так, как рассказал Ф. Ф. Шахмагонов. Но то, что А. А. Серафимовича просили объявить себя автором «Тихого Дона», мне в 6 апреля 2016 г. написал Петр Навашин:

Петр НАВАШИН: «Серафимович отказался присвоить «Тихий Дон»»

А накануне, то есть 5 апреля 2016 г. , Римма Николаевна Шахмагонова (вдова Ф. Ф. Шахмагонова ) сообщила, что рукописи и вещи Крюкова хранились на чердаке дома Шолоховых:

РИММА ШАХМАГОНОВА: «Вещи и рукописи Крюкова хранились на чердаке Громославских»

**Сергей Семанов (1934 – 2011) – литературовед, шолоховед, В Википедии сказано: Проделал эволюцию от увлечения белогвардейской темой – к национал-большевизму, а в последние годы жизни – к русскому национализму. Входил в состав редколлегии журнала «Вопросы национализма».

КОММЕНТАРИЙ «НЕСТОРИАНЫ»:
Федор Федорович Шахмагонов изложил свою версию. Детали ее могут быть легко оспорены. К примеру, ясно, что не Серафимович, а Громославский и ОГПУ «нашли» Шолохова. Однако подтверждается то, что Серафимовичу предлагали стать автором романа (см. сообщение Петра Навашина по ссылке в посте). Шахмагонов был литсекретарем Шолохова не сам по себе, а по службе. Он представлял ту организацию, которая в 1923-м и завербовала юного станичного казнокрада играть роль гениального пролетарского писателя при уже написанном романе. Разумеется, самостоятельно, то есть без одобрения Сталина, никакой Миронов (или даже сам Ягода) на такую авантюру никогда бы не пошли. Шахмагонов, ставший секретарем Шолохова в 1950-х, не знал обстоятельств и подробностей вербовки Шолохова в начале 20-х. Он излагает легенду, сложившуюся в КГБ «для своих».