Андрей Чернов. ЧЕЛОВЕК ИМПЕРИИ

стихи и проза в стихах

.
.

* * *

Младшей моей дочери было три,
когда я неожиданно для себя самого
спросил:

– Даша, а где ты была, когда тебя не было?
– В саду, – машинально ответила игравшая с куклою дочь.

И тут же поджала губы,
словно кто ударил по ним.
И смотрела с укором.
Мол, ты же знал, что про это нельзя спрашивать.

2 июля 2015
.
.
БЕЗОБЛАЧНОЕ НЕБО

. . . . . . . . . . . . . . . .Татьяне и Милене Рождественским

Где над расползавшейся империей
взад-вперёд ходили облака,
где и при Никите пахло Берией,
где пушинка-жизнь была легка,

как-то выживали и при Сталине,
да не просто выживали – жили:
на прогалине и на проталине
родине и Господу служили.

А теперь как в поле одуванчики
разлетелись, – и земля им пухом! –
папы-мамы, девочки и мальчики
поколения Ни-Сном-Ни-Духом.

20 июня 2015
.
.

CASUS BELLI

. . . . . . . . . .Император играет на скрипке.
. . . . . . . . . .Государство уходит из рук.
. . . . . . . . . .. . . . Александр Городницкий

В Ропше жесткая вода.
На зубах железа привкус.
Жиденькой шпажонки выплеск
ниоткуда – в никуда.

Рано скрипочки отпели
в императорском саду.
Зря в садках кипят форели
в агропромовском пруду.

Не укроет верный Миних,
не спасет тенистый сад
две империи назад
в северных твоих пустынях,

здесь, где сумрак многолицый
на закате входит в раж,
где ворюга с кровопийцей
суть единый персонаж.

Говорок измены боек,
и окрестные ветра
тенью Третьего Петра
пулковский пугают боинг.

17–19 июля 2015
.
.

* * *

. . . . . . . . .Борису Вишневскому

Душу вывернув, распотрошит
тот брутальный, батальный пейзаж,
где ди эрсте колонне марширт
и ди цвайте колонне демарш.

Не бессилие обессилит,
но в бессильи имеем в виду,
что ди эрсте колонне — навылет
и ди цвайте колонне — в аду.

Вновь кострами взвиваются клоны.
Вновь ракета, как в песне, горит.
Выползанием пятой колонны
озабочен красавец Мадрид.

Дни безоблачны и небывалы.
И бушуют весенние палы
замещением мартовских ид.

24 марта 2013

.
.
В АЛЬБОМ НИНЕ ПОПОВОЙ

. . . . . .Smutno mi, Boże! Dla mnie na zachodzie…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Юлиуш Словацкий

А едва лишь приоткрылся ларчик,
за ближайший глянули бугор:
там, у них, и Михник, и Демарчик.
Вайда и Валенса. И «КОС-КОР».

Снадобье варшавского напева
врачевать способно натощак.
Как пьянят чужие гроздья гнева!
Ну а сам-то как? Да так. Никак.

Трубка телефонная слепая.
Братово лицо белее мела.
Ночью он звонил из Лиепаи:
«Мы – на Польшу. Родина велела».

Пусть и не при всём честном народе,
как про это Ревич перевёл,
горько мне, о Боже, на заходе
биться ночью головой о стол.

Подхватив остатную песе’нку,
бодренький нашептывать мотив.
И опять, повинным лбом о стенку,
голову руками обхватив.

————————
NB. КОС-КОР – Комитет защиты рабочих (Komitet Obrony Robotników, KOR), польская правозащитная организация (1976–1981).

11 августа – 5 сентября 2015
.
.
* * *

От черёмухи до сирени —
через край
целый месяц теперь на арене
месяц май.

От свирели
до первой трели —
продолженьем былого сна.
Почему ж лады отсырели?
Потому что война.

6 мая 2014
.
.

ТРИ СЕСТРЫ

. . . . . . . . . . . Александру Кушнеру

Даром что кончилось лето.
Не согласились отцвесть
Мнема, Мелета, Аэда —
Память, Мышление, Песнь.

Выше любовных касаний,
тише аидовых вод
то, что поведал Павсаний
и утаил Гесиод.

О, эти Старшие Музы,
хтоники первострой:
вздумаешь плыть в Сиракузы —
вынырнешь под Москвой.

Меж Иппокреной и Летой
при окончании лет
Мнемой, Аэдой, Мелетой
день отвердевший согрет.

На пепелище Парнаса,
в скифской студёной избе
от упразднённого класса
напоминанье тебе.

4 октября 2014

NB. Лирик Мимнерм (VII век до н. э.) и географ Мнасей из Патр (II век до н. э.) утверждали, что первые музы были дочерьми Геи и Урана. По «Гомеровским гимнам» Гея – «праматерь всего». Земля родила Небо, а вместе они – первых муз. Во II веке н. э. географ Павсаний на горе Парнас записал предание о живших здесь трех музах хтонической архаики. Его книга «Описание Эллады» была издана в Венеции в 1516-м. Неатрибуированный холст (ок. 1750) с тремя музами, Геей и Гермесом, дарующим музам искусства и науки, ищи в росписях Шереметевского дворца подмосковной усадьбы Кусково.
.
.

В ОБЫДЕНСКОМ ПЕРЕУЛКЕ

. . . . . . . . . Памяти Всеволодовны

Обыденский, когда-то Обыденский,
во время Оно — полудеревенский.
Там вишневый, а не вишнёвый сад.
Дочеховский, постсталинский уклад.
Монеткою в окошко постучаться —
и нет тебе ни тягот, ни начальства.
А этот дом не твой, и всё же твой.
Родней родни, хотя и не родной.
Пока индиго газовой горелки
кофейные не переводит стрелки,
есть время до закрытия метро
гадать, где будет зло, а где добро.
Другие переулки — нет, не хуже
(такие же измеренные лужи,
такой же в подворотне Кабыздох,
страж сосуществования эпох):
Зачатьевский — химической ретортой! —
и Сивцев Вражек, дипломат упёртый,
и Резчиков, и даже Угловой,
увенчанный Бутырскою тюрьмой, —
ну хоть бы раз приснились! Позабыто
на гвоздике гремучее корыто
и коммуналки образцовый быт.
И только этот, полудеревенский,
Обыденский, когда-то Обыденский,
в скворешне нашей брошенной свербит.

1–3 ноября 2014
.
.

* * *

Всё зависит от порога боли,
от способности переступить
то, чему учили нас не в школе
и чему забыли научить.

Потакая буддам или меккам,
догадайся из любимых книг,
сможешь ли остаться человеком
в тот последний час, в последний миг.

23 ноября 2014
.
.
НА СЕДЬМОМ ДЕСЯТКЕ

. . . . . . . . О. Х.

На седьмом десятке
дервенеют ноги,
костенеют пятки,
покидают боги.

Если жить своим умом,
пусть и не богатым, –
полегчает на восьмом.
Или на десятом.

24 апреля 2015

.
.

ЧАЙ С ТОНИКОМ
В МУЗЕЕ НА КРОПОТКИНСКОЙ

За антикварным столиком
в пространстве непространном
чаи гоняем с Тоником,
с Натаном Эйдельманом.

В окне фонарь качается,
с эпохой дело плохо.
Подмигивает, мается
болезная эпоха.

От мрака да от ужаса
лекарством горстка слов
да то ещё, что дружество
превыше, чем любовь.

От Пушкина и Пущина
протянута струна.
…Штандартами приспущена
за шторами страна.

Разнюнена, приструнена.
Но — теплится свеча!..
Вторую пьём — за Лунина,
Михал-Сергеича!

…Год восемьдесят первый.
Ну максимум — второй.
Был Эйдельман Минервой,
Кассандрой был порой —
громоздкий, неудобный
бетховеноподобный.

Не тереби покойника.
Ему не всё равно.
Пей путинку без тоника
и не гляди в окно.

1 декабря 2014

NB. Тоник – так друзья звали историка Натана Яковлевича Эйдельмана.
.
.

ВЕЧЕРА С АЛЕКСАНДРОМ ВОЛОДИНЫМ

. . . . . . . . Дело не сделается само…
. . . . . . . . . . . . . . .Борис Слуцкий

Кто в 80-х был свободен
более, чем Александр Володин?

Прятала змея стальное жало,
но шипели прежние мытарства.
Четвертинка стойкость умножала.
Вечером и утром. Как лекарство.

Жаркий шёпот телефонной трубки:
«Дорогой мой! Я вас умоляю!
Только не идите на уступки!
Я туда ходил. Я это знаю.

…Лихачёв и Герман подписали?
…Приезжайте, если не устали».

И когда в стране беда какая,
не стеснялся власть обременить
тот, чья хата не бывала с краю.
Нету их — и некому звонить.

3 декабря 2014
.
.

ГРОССМЕЙСТЕР

. . . . . . . . . . Что остаётся от человека?..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Вадим Черняк

Что осталось от Вадика Черняка
кроме горстки горючих строк?
Ни магнитной бобины, ни черновика.
Изорвал. Размагнитил. Сжёг.

Был бесстрашен, но ужас его догнал.
На больничной койке накрыл.
И накрылся дырявым тазом журнал,
где поэтам он благоволил.

Не дописан роман. Родня, повздыхав,
устранилась. Пусто вокруг.
Что осталось? Шахматной клетки устав.
Вечный пат да квадратный круг.

Да ещё какой-то неясный звон —
отработанный материал.
Был такой поэт. Поэт-камертон.
Я себя по нему сверял.

4 декабря 2014

Сайт Вадима Черняка: http://www.vadim-cherniak.narod.ru/
.
.

ИВАН-ДА-МАРЬЯ

Репетируют разлуку
расставанием на час,
на каких-то две недели…
(Вот как мы с тобой сейчас.)

А разлука свечкой светится,
шепчет Марье да Ивану:
— Нам не суждено не встретиться.
Жди-не жди, а я нагряну.

4 декабря 2014
.
.

МАГНИТОФОН «ЯУЗА». 1969

А поди попробуй, опиши
древней рифмой к слову «моложавы»,
как вбирал всей кожею души
песенку Булата Окуджавы.

За высоткой, в доме-корабле
на кольце асфальтовом Садовом,
«Яуза» на кухонном столе
обожгла мотивчиком бедовым.

В тех созвучиях, таких простых,
было всё — гроза, влюблённость, лето.
И была забыта ради них
девочка, поставившая это.

5 декабря 2014
.
.

ВОЛНЫ ЭЛЛИОТА

. . . . . . . . . Памяти Сагадата Хабирова

«Вечный страх потерять ежедневник!
Ни имён, ни фамилий, ни дат!..
Ежедневник важнее денег», —
говорил мой друг Сагадат.

Знать не зная, что станет банкиром,
в судьбы денег уйдёт с головой.
…снег, летящий слепящим пунктиром,
чертит графики над Москвой.

5 декабря 2014
.
.

ГАМБУРГСКИЙ СЧЁТ

— Вам 25? Тогда поторопитесь.
На верное до ста не доживёте. —

Георгиевский на распутье витязь,
замеченный в эсеровском комплоте,
он — первый формалист, он мастер жёсткий.
Он — Виктор Шкловский.

Моржеобразной внешностью повязан,
но прежде опоясан ОПОЯЗом.

— Хм. Тут такое дело. Маяковский,
что нá дух не терпел дух кислых щей,
любил загадку с рифмой
о-по-я-сы-ва-ю-щей:

«КОнь ЧЁРный прыГАет в огонь». Ага…
Вы правильно сказали.
Ко-чер-га.

Где лыко в стрóку,
там спондей в строкý.
Вернёмся к вам.
И к «Слову о полку».

В какой журнал я должен написать?
Хм. В «Юность» Полевому?.. Вам не в труд
напомнить мне, как классика зовут?
Не знаете?.. Я, что ли, должен знать?!
Впечатаете сами… Хм… Не знает.
Опять в машинке буква западает. —

…Я уползаю, натерпевшись сраму.
…В единстве места, времени и действа
на улице промозгло и темно.
В метро припоминаю телеграмму,
отбитую из недр Адмиралтейства
на станцию с названьем кратким «Дно»:

Окружён броневиками Шкловского тчк
Вынужден сдаться тчк
Второе Третьего Семнадцатого тчк

6–7 декабря 2014

NB. Эту телеграмму Шкловский цитирует в своей «Энергии заблуждения». Главным начальником Петроградского военного округа 27 февраля стал генерал от артиллерии Николай Иванов. Штаб располагался в Адмиралтействе. Однако накануне отречения Николая II командующий уехал в Вырицу встречать царя. Шкловский о том не знает, но называет отправителем телеграммы не Иванова, а некоего генерала Хохлова, то ли первого заместителя командующего, то ли начальника штаба. Был ли такой, я не проверял. Поверил на слово.
.
.

ПОСЛЕ ШЕСТИДЕСЯТИ

. . . . . . . . . . Памяти брата Саши Азикова

Не верю орхидеям и бегониям.
(Вы переставьте ваш букет, пожалуйста!)
Ларёк цветочный пахнет крематорием.
А раньше свадьбами. А в детстве — жалостью.

В пейзаже городском ли, деревенском,
вписались в эту землю, как смогли.
В Ракитках, на Ваганьковском, Смоленском —
кто где — до воскресения легли.

То стужи на поверхности, то лужи.
И только душам не отмерен срок.
Всё шире город мёртвых. И всё глубже
оборванный когда-то диалог.

29 ноября — 7 декабря 2014

.
.

* * *

Многолюдной палаты пустая надсада —
милосердие провинциального ада.
И пока ты с листа репетировал ад —
светлым пятнышком был медсестры халат.

Оклемаешься дня через два или три.
В этот раз проскочили. Твой ад, он — внутри.
На краю бытия по балде огребя,
постоял на краю. И довольно с тебя.

Август 2010 — 8 декабря 2014
.
.

ТРЕТЬЕРИМСКИЙ БОБОК

. . . . . . . . . . Михаилу Эпштейну

. . . . . . . . . . А самаю опуташа въ путины железны.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Слово о полку Игореве

Благовест родного ада —
трупный сероводород.
Лобным местом отдаёт
звонкий смрад полураспада.

Услащён от колоколен
цесаря плаксивый вид.
…Вор слезлив, плут богомолен —
поговорка говорит.

Взял округу на слабо
местный апокалипсис:
«Ужо сделаю бобо,
пока не покаетесь».

На брусчатке яма вырыта.
На брусчатке хлеб не рóдится.
И опять просить за Ирода
запрещает Богородица.

8–15 декабря 2014
.
.

ОТРЯСЕНЬ

. . . . . . . . . . И тополь земец…
. . . . . . . . . . . . . Велимир Хлебников

Отрясень в июле — с листвы,
а сентябрьский вместе с листвою
так вот и обдаст с головы
припасённой влагой лесною.

А в лугах — ого! — благодать…
Под промытым купольным кровом
весело себя воображать
хмурым адмиралом Шишковым.

Не стишки — слова сочинять,
сень да синь в реторте мешая,
тростью зеленя сокрушать,
вражий «Арзамас» сокрушая.

Но ведь что-то было и в них,
в сих старообрядцах бедовых.
Буйный велимировский стих
произрос на этих половах.

«Бортовые, пли!» И стучит
по стволам. Промок, ну так что же?
Отрясень? …по-русски звучит.
…И при том с орясиной схоже.

1986–2014
.
.

ГАДАНИЕ НА ПУШКИНЕ

А через год,
решившись пойти в загс,
решили погадать на Пушкине,
на красном трёхтомнике.
Выбрали третий том.
Проза не обманет.

Мне досталось:
«Участь моя решена. Я женюсь».
Ай да Пушкин!..
Достойно и уместно.

Но тут ты открыла книжку.
Прыснула. И сразу
прихлопнула ладошкой
коварное Наше Всё.

Оно шепнуло такое,
что дальше и некуда:
«Поэзия некогда
процветала в древнем Горюхине».
…Ай да сукин сын!

Тогда-то и стало ясно,
что ты ему нравишься.
И он тебя ревнует.
Однако брак одобряет.

8 декабря 2014
.
.

ПЯТОЕ ИЗМЕРЕНИЕ
сверхценная идея

Лет тридцать назад
тарусская жительница Пелагея Марфовна
написала стишок:

«Точку подвинул — линия вышла.
А её подвинул — получилась плоскость.
Плоскость опрокинул — объём образовался.
Так вот и построил пространство.
Стал сдвигать объём относительно объёма…
Ничего не вышло, кроме жара и грома.
Вместо идеального четырёхмерия —
жадная, потная дура, материя…»

Подводя итоги короткой дискуссии,
Олег Хлебников сформулировал:
«Время есть проявление
последующего измерения в предыдущем».

Абстрактное трёхмерие —
математическое пространство
(ни струн в нём, ни суперструн),
а обременённое тяготением
кривоватое четырёхмерие
движется во времени по формуле 4+1,
убегая от Господа Бога
в сторону Господа Бога.

И потому математики не могут понять физиков,
а мальчик Кай — девочку Герду.

8–9 декабря 2014

.
.

ПРИЗНАНИЕ ТАТЬЯНЫ

Рассказывала модная писательница
о первой встрече с Бродским. И о том,
как удостоилась вниманья гения,
в зал бросив, мол, отстаньте вы от гения!..
И заприметив зреньем боковым,
что гений среагировал: «Что?.. что?..»

Но, подсекая цепкую блесну,
она, конечно, повторять не стала.

И в перерыве, да, он подошёл.
Она ждала ответного признанья.
И получила: «Через вас хотел бы
сказать спасибо». «Но кому?..» «России».
«За что же ей?..» Задумался. Ответил:
«Ну, за Бориса. И ещё за Глеба».

9 декабря 2014
.
.

* * *

. . . . . . . . . . Ольге Савельевой

Вот девочка пишет: «Спасибо!»
А что ей ответить могу?
За что, мол, спасибо?.. За глыбу
греха? За кувшинку в пруду?

За золотце прорванной верши?
Полей облетевших надсаду?
За те осенние вирши,
в которых ни ладу, ни складу?

9 декабря 2014
.
.

* * *

. . . . . . . . . . Леониду Жуховицкому

Бессмертны до двенадцати.
А после — уж прости! —
как на салазках с насыпи
до двадцати пяти.

И жмуриться не хочется:
не выбраны срока,
пока разбег не кончится
в районе сорока.

Расстроимся. Раскаемся.
Что делать? Надо жить.
Тогда-то и впрягаемся
те саночки возить.

Припомнив поговорочку,
то в шутку, то всерьёз
всё круче в горку, в горочку —
всё тяжелее воз.

И мартобря метели
покуда не отпели.
Но, «сидя на санях»,
мы всё-таки летели,
как в самых первых снах.

14 декабря 2014
.
.

ОТКАЗ ОТ ИСПОВЕДИ

«Что не дёшево, то не грошóво» —
поговорка Юры Мархашова.

Непонятно, как такое сталось,
но позвал историка к себе
девяностосемилетний старец,
член Политбюро ВКП(б).

(А кого и звать-то? Не попа же,
дабы разрешиться от поклажи.)

— Вы, — спросил, — с какого года в партии? —
(На экране пела Орбакайте.)
— …Исключён?.. — Нет, вышел сам из партии.
— Как посмели?.. Что ж. Опять вступайте.

Погуляем месяцок по дворику —
мне перед уходом надо всё
рассказать партийному историку.
…То, что знали только мы с Сосо.

Вступите?.. Я вас не тороплю. —
Мархашов ответил: — Не вступлю. —

Грозовым июлем неминучим
был обрублен покаянья срок.
Каганович умер перед путчем.
Мархашов, историк, нёс венок.

15 декабря 2014
.
.

ВОЗВРАЩЕНИЕ КОБЕНКОВА

Звонкого, ранимого такого
изо всех, кого не стыдно знать,
затравила Толю Кобенкова
вся патриотическая рать.

Лишь за то, что он писал по-русски
не в Биробиджане, а в Иркутске,
да к тому же лучше всех в Сибири —
вы ж его и выжили. Добили.

Легче ли вам дышится, робята,
в соболях, в песцовом серебре,
где Вампилов утонул когда-то
до распутицы на Ангаре.

Рóкошник, крамольник, балагур,
возмутитель бурь в стакане водки,
школьник, чей трагический прищур
помнят постаревшие молодки.

Пятая колонна, тайный тать…
Было. Так и эдак величали.
Рóкать — бить по струнам, рокотать.
А они и вправду рокотали.

III

Знали бы раньше — выпили б на посошок.
Только такого знания нет на земле.
…Вот и вернулся, как вышел изгнанию срок, —
новенькой книжкой, прелóмленной на столе.

НА ГОРЕ ПАРНАС
(со слов поэта-сердечника)

…Перед вершиной конь закусил удила.
— Н-нно! — говорю, — травяной мешок, волчья сыть!
Ежели трещина мира по сéрдцу прошла,
сердце должно постараться весь мир вместить.

15–24 декабря 2014

.
.
ТРИ ДНЯ БЕЗ МИШИ УСПЕНСКОГО

Проросли кладбищенским паслёном,
негативом меркнущих светил
красный (что при жизни был зелёным),
синий (тот, который жёлтым был).

И уже не спросится откуда,
горстку сновидений теребя,
фэнтези как замещенье чуда,
этот мир, в котором нет тебя.

Рукотворный, выдуманный, тленный
и осиротелый до поры,
чтоб на той окраине Вселенной
создавал ты новые миры.

15 декабря 2014
.
.

ОРЕДЕЖЬ

Пóлно. Такое не лечится.
Пó ветру пепел развей,
вспомнив, как малая речица,
прыгала меж камней.

Замысловатая, заячья
стёжка её берегов
не замерзала у Заречья
даже на лоне снегов.

Бьётся лугами-альварами
детства цветочный лоскут.
…Каменными тротуарами
будни в Лету текут.

Красками серого Севера
душу не береди.
Там, где не сдюжат и семеро,
только одно впереди:

сладостным дымом отечества,
белым черновиком —
Оредежь, малая речица
за железным замком.

19 декабря 2014

NB. Альвары – это каменные луга Северо-Запада. Они есть уже на юге Скандинавии, а заканчиваются как раз в имении моих предков (Трезини и Черновых). Тут и исток Оредежи. «Так ваш Оредеж тек потом к нам?..» – так (в м. р.) спросил меня в 91-м Сергей Сергеевич Набоков.
Я полагал, что Оредежь (у Рылеева и Набокова она женского рода) – это прилагательное от патронима с суффиксом -ежь (как Радонеж или Китеж), внук некоего пахаря Ора или Ореда. Но Сергей Николаев прокомментировал написанное: «Не очевидно, что это притяжательное прилагательное от патронима. Топоним по-русски засвидетельствован в разных вариантах: О́редеж(ь), Ордеж(ь), Орыде (!), Аредеж, Уредеж, Рядеж, Осередеш (!). Впервые упомянута в 1240 г. По-карельски она Ortešjoki (joki «река»). Толкование Orteš- как «скачущий конь», похоже, народная этимология, но Фасмер ее принимает. Ижорское Oredeža – русизм».
…про скакуна я тоже не знал.

.
.

ДВА СТИХОТВОРЕНИЯ

МОЛИТВА АНДРЕЯ ЮРОДИВОГО

Где новоделы имперской фени
загромоздили пути,
Чистая Дева Агни Парфéне,
помилуй и защити!
Агни Парфéне,
пусти в свои сени,
очисти мои слова,
сенью спасенья
раскинь надо всеми
омофóр Покровá.

на 21 декабря 2014

ПРОРОЧЕСТВО ЛЕВИТАНСКОГО

. . . . . . . . . . Что происходит на свете?..

Солнцеворота верная примета
свидетельствует, что вернётся лето.
И календарь обрядовый — не враль.
За январём последует февраль.
Что далее, вы знаете и сами.
Всё сбудется, всё будет по программе,
которую лет тридцать пять назад
впрок набубнил один московский бард.

21 декабря 2014
.
.

6 ДЕКАБРЯ 1878

В стекле луна лучиною чадила,
а звёзды — те попрятались куда-то.
В ту ночь родился сын Сатанаила.
(В анкете он потом поправит дату.)

Суровый пастырь. Страж земного ада.
Насельникам проклятье и аскеза.
Поскольку «джуга» по-кавказски — стадо.
И стая. А ещё — кусок железа.

И ангел, глянув между полотенец
и не увидев дна того колодца,
шепнул звезде: «Младенец как младенец.
Хорошенький. Даст Бог, всё обойдётся».

22 декабря 2014

NB. Став генсеком, он изменил в партийной анкете дату своего рождения. И число, и год. Родился в среду, но по новому стилю это пятница (несчастливый день, в пятницу Христа распяли, по пятницам казни устраивали), перенес дату на воскресенье старого стиля (вторник нового), на самый короткий день и самую длинную ночь в году (21 декабря по новому стилю). И год себе убавил. Чтоб по гороскопу порчу не напустили.
.
.

ЗАГОВОР МЁРТВЫХ

. . . . . . . . . . Ирине Сурат

Шепчутся. Кликушествуют. Бесятся.
К ночи — бренди. Поутру — рассол.
Графа Рэтленда да графа Эссекса
подсадили на пустой престол.

Связь распалась. И душа затребовала
тех утех, что душу вынимают.
Ибо почему Шекспира не было?
Потому что Бога не бывает.

Лезут, лезут, лезут, как из кратера.
Множат сернокислые слова.
Бунтом персонажей против автора
тот комплот Ахматова звала.

22 декабря 2014
.
.

* * *

. . . . . . . . . . Десяток мимолётных вёсен
. . . . . . . . . . Нам поздняя приносит осень…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Берестов

Что не спето — то и не успето.
Но и в ноябре бывало лето.
Обжигало душу — мать честна! —
слаще, чем возвратная весна.

В полынье студёная водица
закипала круче кипятка.
Окунёшься — проживёшь века.
…А всего-то и делов — влюбиться.

22 декабря 2014
.
.

ЛИНИЯ ЖИЗНИ. РАССКАЗ ЛИХАЧЁВА

. . . . . . . . . . Сергею Трояновскому

— Как показать, что линия коротка? —
Палкою перед собою провёл черту.
Ученики, навестившие старика,
переглянулись. А он смотрел в пустоту.

В провинциальном скверике после войны
лозунги рдели и в кумаче, и в бронзе.
Не было на профессоре том вины.
Чем-то он не показался местному бонзе.

Вот и пришли в больницу ученики,
всё про одно талдыча, как малые дети.
Ну почему правоте своей вопреки
в спор с подлецом не вступил на Учёном Совете?

Линия та, что утверждена на века,
перешибала обухом весть благую.
— Как показать, что линия коротка? —
снова спросил. И рядом провёл другую.

23 декабря 2014
.
.

ПРОБЛЕМА ДРЕВНЕРУССКИХ САЖЕНЕЙ
(ужин у Раушенбаха в феврале 1995)

. . . . . . . . . . Сергею Шарову-Делоне

— Пи — престранное число.
Вылезает, где нельзя.
Вам, считайте, повезло —
взяли пешкою ферзя.

А когда её убьют
(это я на воду дую!),
кончив эндшпилем дебют, —
двигайте в ферзи другую.

В тайны зодчих проникать —
быть сто раз нещадно биту.
Для Гагарина орбиту
легче было рассчитать.

26 декабря 2014

.
.

* * *

. . . . . . . . . . Ольге Кушлиной

Ангелы не знают, чем закончится
суетная жизнь их подопечного.
Шлют предупрежденья и пророчества
в тленный купол клапана сердечного.

Над болячкой иволгой-зегзицей
нянькаются, будущее лепят.
То, что вы зовёте интуицией, —
их невнятный, но понятный лепет.

Сна не зная, крыл не покладая,
остужают горе и злосчастье.
Некоторым это помогает.
Но не всем. И — вот беда! — нечасто.

27 декабря 2014

.
.

ПРАВИЛО СЛАБОЙ СТРОКИ
(правило Берестова)

— Как это происходит — неизвестно.
Но если стих рождается в сорочке,
то слабая строка укажет место
ещё не найденной, но самой сильной строчки.

27 декабря 2014
.
.

ПЕРЕД РАССВЕТОМ

. . . . . . . . . . Сане Лурье

А когда пойдёт игра недетская,
выручит небесная опека —
Федя Крюков, Туся Крандиевская,
дети девятнадцатого века.

Всякий раз, как муторным наветом
заклубится мрак тысячелицый,
объявляются перед рассветом
отрок — об руку с отроковицей.

Через три согбенных поколения
по-провинциальному неловки —
два отвергнутых эпохой гения
та с Гранатного, а тот из Глазуновки.

Не сказав словечка — надоумили.
Ну, пора. Ступай своей тропою.
— Дети, вы ж в Двадцатом веке умерли! —
Смотрят молча, мол, Господь с тобою.

27 декабря 2014

NB. Федор Крюков (1870–1920) – запрещённый классик, автор «Тихого Дона».
http://www.fedor-krjukov.narod.ru/
Наталья Крандиевская (1888–1963) – прозёванный поэт XX века. http://krandievskaya.narod.ru/Index.htm
.
.
НЕПРОЧИТАННАЯ ЛЕКЦИЯ
ОТЦА АЛЕКСАНДРА МЕНЯ

. . . . . . . . . . Сотворил человека —
. . . . . . . . . . мужчину и женщину, сотворил их…

Как народ про это говорит,
вас, гражданочка, тут не стояло!
…Не было злокозненной Лилит.
Дьяволицы не существовало.

Жили стадом. Но пришла пора,
и любовь забрезжила из мрака.
Сотворенье Евы из ребра —
сотворение семьи и брака.

Ева, эта первая жена,
и покончила со стадным срамом.
Адамá, что ей обожжена,
стала мужем Евиным — Адамом.

28 декабря 2014

.
.

ПОСЛЕ БОЛЬНИЦЫ

Выкарабкивается упрямо.
То ровнёхонько, то с кручи — в тучи.
Спрашиваю утром: — Как ты, мама?
— Как?.. То хорошо, а то получше.

28 декабря 2014
.
.

* * *

Оскоромился, но стал гадать сначала.
И опять — не в глаз, да и не в бровь —
трижды эта фишка выпадала:
Перемены. Путешествие. Любовь.

Водит за нос сетевой оракул.
Ловит лопуха на лабуду.
Не возрадовался. Не заплакал.
…Только б не как в нынешнем году!

29 декабря 2014
.
.

ИОСИФ ВОЛОЦКИЙ

Над манускриптом старца-изувера
видней благих намерений дорога:
лишённая любви бессильна вера,
поскольку бесы тоже верят в Бога.

2 января 2015
.
.

ВЕСТАЛКА

. . . . . . . . . . …не словес красных
. . . . . . . . . . Бог слушает,
. . . . . . . . . . но дел наших хощет.
. . . . . . . . . . И Павел пишет:
. . . . . . . . . . «Аще языки человеческими
. . . . . . . . . . глаголю и ангельскими,
. . . . . . . . . . любви же не имам —
. . . . . . . . . . ничто ж есмь».
. . . . . . . . . . . . . . . Протопоп Аввакум

Мало ли чего подхватит пресса?..
А тебе не стыдно и не жалко,
христианнейшая поэтесса,
патриотка и прозаикесса —
перекрасившаяся весталка.

В мёртвых виршах, как пластмасса плотных,
тянешь вертухаеву резину.
Величаешь бесами «болотных»
и зовёшь войска на Украину.

И хохочешь с Чаплиным до колик,
розовых гоняя поросяток,
крутишь кукиш, как крутила столик
на заре лихих 70-х.

2 января 2015

.
.

БУРЖУЙСКАЯ КВАРТИРА
(рассказ Акимыча)

Хрусталь смотрелся в зеркало паркета.
Хозяйку звали Мина или Инна.
На дне рожденья (у Никитских где-то)
гуляли дипломанты ВХУТЕИНа.
Без обуви. В заштопанных носках.
Всё — только о высоком, о стихах.

А я молчал. Разглядывал картины.
Вперялся, поговорочный баран,
в жемчужины буржуйской той квартиры —
над дверью Рубенс, в холле Тициан —
не в репродукциях, в оригинале.
(Недели две потом в глазах стояли!)

Хотел было спросить: «А кто твой папа?»,
да зá полночь склубились целых три.
Не в москвошвейке шитые из штапа —
в ремнях Менжинского богатыри.
И личики, безликие, как вобла.
А на петлицах по четыре ромба.

И первый же вопрос, как будто нож
прозектора, зависшего над мозгом:
— О чём в ночи толкует молодёжь?
— О Маяковском, пап, о Маяковском!
— О ком?.. Об этой контре? — Тусклый взгляд
вокруг себя. И вдруг — мат-перемат.

Как только взвыли кожаные дяди,
я — в коридор, я оказался сзади,
как бы в засаде. Но бочком, бочком…
Схватил чужую шапку. И, не глядя, —
вниз по ступеням, чуть ни кувырком.

А дальше было, как на Чёрной речке.
Свинцовым плеском табельной капели
не даст товарищ Маузер осечки
в четырнадцатый день, в гнилом апреле.

4–5 января 2015

NB. – Аркадий Акимович Штейнберг (1907–1984) – поэт, переводчик Мильтона и Ван Вэя, художник. В 1930-м закончил ВХУТЕИН, институт, в который в 1926 году были переименованы Высшие художественно-технические мастерские (знаменитый ВХУТЕМАС).
– Четыре ромба носили члены Коллегии ОГПУ.
– 14 апреля 1930 – день гибели Маяковского.
.
.

МАРИЯ БАРАНОВСКАЯ

. . . . . . . . Ты был отрыт в могиле пыльной,
. . . . . . . . Любви глашатай вековой,
. . . . . . . . И снова пыли ты могильной
. . . . . . . . Завещан будешь, перстень мой.
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . Века промчатся, и быть может,
. . . . . . . . Что кто-нибудь мой прах встревожит
. . . . . . . . И в нём тебя отроет вновь…
. . . . . . . . . . . Дм. Веневитинов. К моему перстню.

Рассказала много удивительного.
Но засело в памяти одно:
перепóхороны Веневитинова
(кладбище сожрал завод АМО).

Хребтопреломленье.
Раскрестьянивание.
Голодух повальная облава.
Заступа могильное позванивание.
Громкоговорителя пованивание.
Год Второго Крепостного Права.

И поведала Мария Юрьевна,
как жара нещадная июлила.
Полевой букетик вял в горсти:
«Русская судьба набедокурила.
Господи, хоть этот прах спасти!..»

Ничего ни страшного, ни странного.
Не рыдали вслух колокола.
У поэта с пальца безымянного
медный перстень женщина сняла.

Там наряд ременчатый присутствовал,
и едва отплакали слова,
юный милицейский посочувствовал:
— Вот ведь убивается вдова…

6 января 2015

NB. 22 июля 1930 г. при перенесении праха поэта с территории уже взорванного Симонова монастыря присутствовали две молодых дамы – Татьяна Григорьевна Зенгер (1897–1978), в замужестве Цявловская, и Мария Юрьевна Барановская (1902–1977), сотрудница Исторического музея и жена архитектора Петра Дмитриевича Барановского (1892–1984), легендарного реставратора, спасшего собор Василия Блаженного и десятки других древнерусских памятников. О том июльском дне Барановская записала: «…Поразила музыкальность пальцев. С безымянного пальца правой руки был снят бронзовый перстень, принадлежавший поэту… Насколько я знаю иконографию, поэт был самым красивым из русских, да, пожалуй, и зарубежных писателей. Красоту и благородство его лица можно сравнить, пожалуй, только с Байроном. И подумать только, ему не было и двадцати двух лет!» Перстень Веневитинова был передан в Литературный музей.
.
.

РЫБНЫЙ ДЕНЬ В ВОСЬМИДЕСЯТОМ

. . . . . . . . Ольге Лабас

Чтó нам Гекуба? Мы выпьем с Гекубой.
Праздник у нас на столе.
Шесть миллионов селёдок под шубой
сделал Люсьен Оливье.

С ходу сомнения отметая,
душу порвём на куски.
Стол сервирован икрою минтая.
В баночке печень трески.

Сайра в салатнице. Мы не в Европе.
Олимпиаде — привет!
«Где они эти Мазурские топи?» —
спросит не к месту поэт.

Всё у нас вкусно. Особенно шпроты.
Выпил — и свечку задул.
…Где они эти десантные роты?
Где этот чёртов Кабул?

8 января 2015
.
.

ТРИДЦАТНИК. НАЧАЛО 80-х

. . . . . . . . Галке Шашановой

Жизнь кисла, как тот супец на щáвеле.
Сверху зéлено. Бурда внутри.
Но уже и книжку в план поставили.
Значит, выйдет года через три.

Цензора обманешь и редактора.
И не станешь ныть по пустякам.
Пустяка — геройской смерти автора —
хочется посредственным стихам.

8 января 2015
.
.
ЖАЛОБЫ БАБУШКИ ОЛЬГИ

– Ну ни фига себе заявочка…
Какой Ай-кью, когда вовсю
пищит двухлетняя козявочка:
«А я хосю’, как я’ хосю!»

Палагея Марфовна
18 февраля 2015
.
.

ЕЛИСЕЙСКИЕ ПОЛЯ

Зачатые под Джо Дассена
и вскормленные под Мирей Матьё –
чуть подождали и сошли со сцены,
споткнувшись в букваре о букву «ё».

Имперского полураспада морок,
отцов случайных плюшевый задор:
сегодня тридцать, послезавтра — сорок.
Но в сорок поздновато за бугор.

На данном историческом этапе
не задалось — ну вот и вышли вон
улыбчивые хипстеры да яппи,
амбициозный офисный планктон.

Да и не всё ль равно, какие песни
трубит глобализации устав:
кто выбрал пепси, кто — кипý да пейсы,
без боя быдлу поле боя сдав.

Не вертопрахи и не пустоцветы,
пока в бетон закатана земля,
не для себя, детей и внуков для
перепорхнули через полпланеты
впрок опылять окрестные поля.

Их не объехать на кривой козе.
А ежели саднит какая рана,
как панацея — мантра меломана:
O, Champs Elysees…
О, шанс зализэ!..

18 февраля — 30 июля 2015
.
.

РИСУНОК БАБОЧКИ

. . . . . . . . . . . Не хватало малого —
. . . . . . . . . . . Лёши Заливалова.

Всё как у людей — венки да речи.
Поминаний скорбный ритуал.
Смерть — и вправду обещанье встречи,
как Есенин это обещал.

Но отставшим от того не легче.

Плакальщицей-скрипкой отболела —
вот и стала музыкой душа,
сбросив опостылевшее тело,
новенькими крыльями шурша.

9 января 2015
.
.
ЭФФЕКТ БАБОЧКИ
(поллитра на троих с Окуджавой
И Олегом Хлебниковым в мае 1997-го)

. . . . . . . . . . . Ольге Крокинской

Под водочку («Грушёвая. Хорошая.
Войнович из Германии привёз»),
под занавес тысячелетья прошлого
он задал этот простенький вопрос.

Московский двор вовсю дышал весною.
Капустница влетала к нам в окно…
— Когда в России право крепостное, —
спросил меня поэт, — закреплено? —

Олег резонно возразил Булату:
— В субботу о делах?.. И нам не лень? —
А я сказал, так и не вспомнив дату:
— В тот день, как отменили Юрьев день. —

Капустница в оконных рамах корчилась.
Поди достань!.. Нас проводив до двери,
промолвил: — Тут Россия и закончилась. —
А я ему впервые не поверил.

10–11 января 2015
.
.

ДИСКОБОЛ

. . . . . . . . . . . Артемию Троицкому

Нет, никого б, наверно, не винил,
не укорил дорожкой продувною,
когда бы не шуршащий тот винил,
тот, гибнущий под гибкою иглою,
та чернолаковая благодать —
вся сумма изначальных оборотов,
где 33 (прибавить 45!) —
нумерология московских обормотов.
Фирмá в конвертике из-под «берёз»,
оттиснутая в недоступных странах,
утеха избранных. И не вопрос,
на сколько рэ потянет в деревянных,
и сколько за неё даёт УК,
и как ты выкрутишься в ректорате,
а нет, так не великие срока
прописаны в армейском аттестате.
Крутись, столешниковская фарца,
меняй в свой срок катушки на кассеты.
Запиленным винилом – гоп-ца-ца! –
прописаны последние ответы.
Раскаянье оставим на потом.
Вертись, веретено от Джеймса Бонда.
…а радиола та звалась «Ригонда».
А в детстве был отцовский патефон.

12 января 2015
.

NB. 78 – 45 = 33
.
.

ДМИТРИЙ СЕРГÉЕВИЧ. ЛЕТО 1997

. . . . . . . . . . . Александру Боброву

На даче, под суконным одеялом,
с полуулыбкой боли на лице
он молвил: — Даже страшно, как в конце
концов — конец смыкается с началом. —

Про Ладогу дослушал и про Любшу,
почти бесплотен, как былинка сух,
привычным жестом вкладывая душу
внимательную — в зрение и слух.

Подобный парусному кораблю
разглаживал преданий ветхий ситец:
— Больше всего из Ладоги люблю
глазки. Увёз их в Киев летописец. —

— А вы их видели? — Не довелось. —
Кладу на стол, как будто в сновиденьи,
на Волхове подобранные врозь
две бусины из древней стеклодельни.

Две капли мозаичного стекла,
светящиеся, жёлто-голубые,
раскатятся по плоскости стола,
и скажет он: — Так вот они какие… —

Ещё не подошёл прощанья срок.
Но, перейдя тысячелетий бровку,
он, как ребёнок божию коровку,
всё гладил, гладил, гладил тот глазок.

12 января 2015

.
.

ВЕЧНАЯ МЕРЗЛОТА
(жалобы отъезжанта)

Угодья староновогодья —
замоскворецкие поля:
в снега одетая сегодня
пустопорожняя земля.

Заменою тепла и света
опричный паводок побед.
Не будет ни весны, ни лета —
лишь оттепель. Раз в тридцать лет.

13 января 2015
.
.

НИНА, ЖЕНА ЗАВЕНА

. . . . . . . . . . . Анатолию Заславскому

И когда являлась эта троица —
Хулия, Ахуля и Хусим, —
Нинка начинала беспокоиться,
хлопотать и ворковать над ним.

Пьян, не пьян. Пойми его в застолье.
(Ох, густые царские кровя!)
Спрашивала: — Ты, Завенчик, в норме?.. —
Мастер вопрошал: — А Хулия?..

— Ты ж уже качаешься на стуле! —
Аршакуни возражал: — Ахули!
— Разведут мосты — напьёшься в дым! —
Отвечал, подумавши: — Хусим.

А Хусима Нина не любила.
От него все беды на Руси.
И Завена тут же уводила.
Или наскребала на такси.

13 января 2015
.
.

РУССКАЯ ЛИРА
ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XX ВЕКА
(староновогоднее размышление)

. . . . . . . . . . . Жил на свете рыцарь бедный…

На вселенском перекрёстке
по-простому, без затей
веком правили подростки:
Сэлинджер. Хемингуэй.

Останéц Парнаса, óсток —
ставший Западом Восток,
Бродский — в сущности подросток.
Жёсток он, а не жесток.

Психология подростка —
защититься от всего,
что способно ранить остро
душу нежную его.

Если нравится девица,
подавальщица в кафе,
чтоб в девицу не влюбиться,
говорит девице: «Фэ!»

Звал убоищем Тараса,
Блока — ма-мень-киным сынком.
…Под копытами Пегаса
бродскианских виршей масса
превращалась в грязный ком.

Это было. Это сплыло.
Слух замкни. Глаза закрой.
Ослепившее светило
станет чёрною дырой.

То светило поглотило
не одну звезду, не две.
И разбавило чернила
у Чухонцева в Москве.

Всё ж Аронова не скушал
бостонский архиерей.
И хранил орбиту Кушнер
в башне анненской своей.

В разбегавшемся Союзе
крыша ехала, увы.

…Полюбился русской музе,
мавританский дом Мурузи
на Литейном, близ Невы.

13–14 января 2015
.
.

КАРАОКЕ

. . . . . . . . . . . Пришла вирта —
. . . . . . . . . . . Отворяй ворота.
. . . . . . . . . . . . . Денис Новиков.
. . . . . . . . . . . . . Заголовок для журнала «Стас». 1996

— Получаете — чего не чаете! —
трубку телефонную не бросив, —
Что вы там всё время отмечаете? —
у Дениса спрашивал Иосиф.

А Денис смеялся: всё по плану!
У меня такая колея!
Вот осуществлю свою программу,
тут-то и узнаете, кто я.

Недоласканный и недохваленный,
по восьмидесятым — лучший самый! —
в девяностых был уже развалиной.
Что-то не сложилось с той с программой.

Отвалились те, кто одесную.
Кто ошую — выпали из рук.
Сокращая книжку записную,
стягивал всё туже мыльный круг.

В заголовках глянцевых журнальчиков,
сочинённых левою ногой,
места нет для достоевских мальчиков,
избранных судьбою на убой.

Спрыгнувший на раз с земного диска,
мыкаешься ты в каких краях,
ты, Денис, Денисище, Дениска,
разом всё и вся пославший нах.

14 января 2015

NB. Послесловие к прижизненной книжке стихов Дениса Новикова, по сути поэтическое свое завещание, написал Иосиф Бродский.
.
.

ПЕРЫНЬ

. . . . . . . . . . . Владимиру Сарабьянову,
. . . . . . . . . . . реставратору древнерусских фресок

Как Тарковский когда-то пробросил
(слава Богу, успел объяснить!):
Наблюдать умиранье ремёсел —
Всё равно, что себя хоронить.
…Выйти в шторм без руля и без вёсел.

И ручной этой выделки слово
нас однажды догонит на Ильмере.
…Гаснут краски Андрея Рублёва
и в Звенигороде, и во Владимире.

Слушай местного златоуста,
чёрно-белый буклет теребя,
и не ведай, где густо, где пусто.

Наблюдать умиранье искусства,
по сухой штукатурке скребя, —

распинать ежедневно себя.

на 15 января 2015
.
.

НИКОЛАЙ ФЁДОРОВ

Потому что верьте ли, не верьте:
мы — последние, кто избежит бессмертья.

Мёртвых нас, убогих (так твою!..)
пожалеет и забудет вскоре,
в виртуальном плавая раю,
мудрый мозг потомка в физрастворе.

15 января 2015
.
.

ТРЕТИЙ ВОЗРАСТ

. . . . . . . . . . . Андрею Бескину

Разрешают: «Посиди в передней!
Ты, старик, уже не молодёжь!»
Третий возраст, он же и последний,
до чего же всё-таки хорош.

Был ты хлюпик или, может, — мачо…
Господи, какая ерунда!
Вот твоя последняя удача —
эти благодатные года.

Молодость — всего лишь мелодрама
в голубиной пьесе естества.
Всё устроилось. И даже мама —
не болела б только бы! — жива.

Принимай рассветы, как подарок,
как залог прощения вины.
Ты, старик, всего лишь полустарок,
мы не молоды, мы вновь — юны.

15 января 2015
.
.

* * *

Держись за веточку, держись,
последний лист кленовый!
После шестидесяти жизнь
закрутится по новой.

Сойдут весенние снега.
Зима не будет длинной.
Видны иные берега
с той пристани пустынной.

Нет, минусы, конечно, есть.
Затруднено жевание.
…Оставим ЖЭКу эту жесть
про «возраст доживания».

15 января 2015
.
.

ГЕНИЙ МЕСТА

. . . . . . . . . . . Юлию Рыбакову

Песенкой двóрницких поскребýшек —
вжик… вжик… вжик… —
в четверть шестого ошкрябает душу
Genius loci, таджик.

Мученик ДЭЗа с упорством душмана
путь преграждает зиме.
С вечера смёрзлась небесная манна.
Что у неё на уме?

Раньше, чем солнце над миром взовьётся,
справится парень едва ль.
(А почему это Genius loci,
скажут вам Генис и Вайль.)

Genius loci — дух мудрый и добрый.
Он на Москве пообвык.
…Что ни сугроб, то Памир многорёбрый.
Надо поспеть к часу пик.

Чтоб горожане подольше поспали.
Чтоб ни дерьма, ни окурка.
Чтобы жильцы про него не шептали:
«Нерасторопная чурка…»

16 января 2015

.
.

МЛАДЕНЧЕСТВО. ЛЕЖУ В КОЛЯСКЕ

. . . . . . . . . . . Маме

Погремушка болтается над
самым носом. Ору, чтоб убрали.
Перекладывают. Говорят
из-за марлевой душной вуали…
Но о чём?.. Понимаю едва ли.

В самом деле — при чём тут слова
в мире зрительных приобретений?
Вот ко мне заглянула листва.
Вот прокрались щекотные тени.

Плачь, младенец! Справляй торжество.
Будет вдоволь и ласки, и хлеба.
А пока интересней всего
из коляски разглядывать небо,

где поверх семицветной струи
возлежат на лазоревом блюдце
облака — погремушки твои,
до которых мне не дотянуться.

17 января 2015
.
.

ВБ

. . . . . . . . . . . Марине Берестовой

— Осторожно, я — зеркало, — Берестов говорил, —
каждый видит во мне своё отраженье. —
…И как в воду глядел. Кто заметил за ним пару крыл
портативных, воздушных, что прятались при приближеньи?

И поскольку смущал парадоксов сократов размах,
отмахнулись от боли. Решили, мол, просто кокетство.
…А ещё он ведь первый, кто в русских недетских стихах —
хоть на четверть часа, а вернёт человечеству детство.

17 января 2015
.
.

КУЗЬКИНА МАТЬ
баллада о сказке

. . . . . . . . . . . Под веником кто-то был…
. . . . . . . . . . . . . Татьяна Александрова. «Кузька в новом доме».

— Ага. Ага. Ага… — Татьяныванна!
Опять вы разагакались! — Ага. —
Художники не говорят пространно.
Их речь, как речка, знает берега.

Писала недурные акварели:
«Портрет ребёнка и портрет цветка».
Мы и вообразить себе не смели,
что перед нами Муза Языка.

Хотя однажды, учинив приборку
после явления народных масс,
оттёрла, точно тряпкой, поговорку
«В браде сребро, а бес в ребро». (Во класс!)

И в том же давнем, семьдесят-срединном,
во славу зарифмованного слова
мы собрались кружком своим старинным,
всей бандой (от Кружкова до Яснова).

…О, эта сладость Берестовских сред,
то сказочное братство не по крови —
триумф провалов, изредка — побед,
обид, восторгов, дружества, любови.

Но подходило время выметаться.
Ведь и метро кончается когда-то.
«А вас, Андрей, я попрошу остаться!»
Звучало, как киношная цитата.

Народ свалил. Призналась: пишет сказку.
«О чём?» «О домовёнке». «И давно?»
«Пожалуй, с института!» «Ну, кино!
А муж-то знает?..» «Не вгоняйте в краску.

Я почитать хотела вам и Вале.
…Послушаешь, Валюша?»

. . . . . . . . . . . …На диване
рассевшись, очень скоро утеряли
нить временнýю. В дом вошёл театр.
Точней, — ввалился: Пудя и Нафаня,
Вуколочка, Адонька, Сосипатр,

Пармеша, Ховря, Беря, Куковяка,
Лутонюшка, Пафнутий, Веденей…
Лишь Теря всё не приходил. Однако
Сюр и Пегасий ржали у дверей.

(Как?.. Домовая нечисть?.. Воля ваша.
Поди-ка депутата Эм науськай,
шепнув, что в раннем возрасте Наташа
водила дружбу с домовёнком Кузькой.)

…Очнулся. Над Беляевым белело.
Двор примерял февральские снега.
— Да это ж классика! — сказал я обалдело.
А Берестов откликнулся: «Ага».

17 января 2015
.
.

О СТАКАНЕ И ПОЛКОВНИКЕ

Про одно талдычу постоянно…
Всем насрать. (Хоть лезь на подоконник!)
…Валька – не Стакан, а Полстакана.
А Вован – всего лишь подполковник.

Но народ не любит новых знаний.
Он, народ, пусть тёмный, но ершистый.
…Не присваивай подонку званий.
И не доливай стакан нечистый.

Пелагея Марфовна
17 января 2015

NB. В 70-х комсомольская богиня из Шепетовки, в прошлом фармаколог (ни дня не работавшая по специальности, но хорошо изучившая разновидности идеологических ядов), заслужила свое прозвище тем, что, являясь на обкомовскую пьянку, объявляла «Ребята, мне только полстакана!» После пила, как пилось. «Далеко пойдет!» – говорили те, кто понимает.
.
.

ТРУБНАЯ ПЛОЩАДЬ.
6 МАРТА 1953

. . . . . . . . . . . Н. В.

Есть полковники.
Есть подполковники.
А бывают ещё подпокойники.

Это те,
что умерли при жизни,
но живых умеют убивать.
И уходят, чтобы погулять
на своей, столь многолюдной тризне.

Новость рыдала громче любого грома.
Кто на столе, кто на корточках, кто на кушетке,
пятого марта в операционной роддома
выли в голос медсёстры и акушерки.

Самая молодая решила: поеду!
Умер родимый и — белый свет померк.
Вот и зарплату, как знали, выдали в среду.
Ну а сегодня, девочки, только четверг.

Отголосила. Вспомнила, что во вторник
что-то ещё очень важное произошло.
…Доктор смотрел. Сказал, что будет ребёнок.
«Вы уж, пожалуйста, сберегите его».

Доктор — василеóстровское светило.
Он не вредитель, хотя очкаст и носат.
«Я ж акушерка. И я себе запретила
ехать. И от вокзала пошла назад».

В то холодное лето мне было теплее всех.
И напрасно Высоцкий наговаривает на утробу.
Слушал сердца стук.
Слышал мамин смех,
завернувшись в плаценту, как боярин в песцовую шубу.

Верил: ангел встретит улыбкою у дверей.
Вполпьянá кемарил.
Бил пяткою. Был счастливым.
До рожденья вспоили меня молоком и пивом.
Так советовал мамин доктор, блокадник-еврей.

Я должен был погибнуть до рожденья
в ту пятницу, в столице, на Трубе,
и, если бы не мамино решенье,
не рассказал бы этого тебе.

17–18 января 2015
.
.

ВЫБОР

И дожил до шестидесяти. Это
одна двадцатая истории России,
когда считать от Ладожской Руси,
от Рюрика и Вещего Олега.

То в жемчугах, а то полубосые.
Полсотни поколений. Ни портрета,
ни имени в четвёртой производной.
Помянут только Альфа да Омега.

Всё началось вчера. Столь коротка
цепочка на полях черновика,
что журавлю я предпочту синицу.

Всё только начинается. Пока
мой мозг питают корни языка,
в гробу я видел вашу заграницу.

18 января 2015
.
.

ГЛОТТОХРОНОЛОГИЯ

. . . . . . . . . . . Андрею Зализняку

А ведь язык меняется так быстро,
что ангелы за ним не поспевают.
Всего каких-то десять поколений
и древнерусский превратится в русский.
Воображаю, как бы хохотал
Ян Сидоров, студент Литинститута,
шекспировед и декабристовед,
покончивший с собой до перестройки,
и мой другой товарищ рыжий Славка
Шелковников. И даже Алик Шумский,
стебок, который звал бумажный рубль
Московским Живописцем, а железный
приветствовал: «Карман — не мавзолей,
в кармане, батенька, не залежишься!»,
когда бы услыхать они могли:
«Звони в карман да прикупи мне память».

18 января 2015. Воскресенье
.
.

НЕ В КАЧЕСТВЕ СОВЕТА

. . . . . . . . . . . Даше Бескиной

Мы наделяем собственной душой,
привычками и мыслями своими —
других. Но есть такой секрет большой:
другие — и окажутся другими.

И страсть сама себя перегрызёт.
О пустоту мечтанья разобьются.
И не вернёт к реальности расчёт
кофейной гущи, выплеснутой в блюдце.

И если только очень повезло,
и дружество соединило звенья,
вам выпадет счастливое число —
родной души свободное паренье.

18 января 2015
.
.

СТАТУСНОЕ. В АЛЬБОМ ПАВЛУ КУДЮКИНУ

На седьмом десятке положено
быть спокойным и рассудительным
(страсти прóжиты, спесь подморожена)
образцовым руководителем —
наблюдательным соглядатаем,
соглашательным наблюдантом,
малых дел записным ходáтаем,
очень трезвым и вечно поддатым.
На фуршетах закусывать мидиями,
восседая в семи комиссиях —
преимущественно в президиуме! —
состязаться в повадках лисьих.
В лисьих, волчьих, а также заячьих,
как подсказывают товарищи.
Утверждать себя подобающе.
Не высовываться сдуру…

…Прочитай всё это зеваючи
и — типун мне на клавиатуру!

18–19 января 2015
.
.

СПЕЦОПЕРАЦИЯ. В АЛЬБОМ ПАВЛУ ЛИТВИНОВУ

Регенерировать СССР,
что сам собой расползся столь сопливо,
решил один невзрачный офицер.
Он начал скромно. С кооператива.

Озёрную просматривая даль,
просчитывал нюансы и детали.
Так властная возникла вертикаль.
Точней, идея властной вертикали.

В том нового, конечно, ничего.
Но, чтоб намалевать себе харизму,
он припадёт к Источнику Всего —
к Демократическому Централизму.

Желая возрожденья не страны —
империи! — ухватит жребий виев.
Как следствие — три маленьких войны.
Каширка. «Курск». «Норд-Ост». Беслан и Киев.

Он — выше и хулы, и похвалы
там, на коне, на ледяной вершине.
…Вот только б не подгадили хохлы.
…Вот только бы свои не порешили.

Не человек — блистательный Эльбрус.
Кумир стальных доносчиков и ябед.
…Я знал его. Я знаю, что он трус.
И в этом качестве себя ещё проявит.

19 января 2015
.
.

СЕНТ-ЖЕНЕВЬЕВ-ДЕ-БУА

. . . . . . . . . . . Ну, а если звонить тебе некому,
. . . . . . . . . . . Так зачем тебе две копейки?
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Александр Галич

Луковки выцветший купорос
в Сент-Женевьев-де-Буа.
Чёрные космы плакучих берёз
ветер мотает. А мне не до слёз.
Что я сегодня поэту принёс?
Только его слова.

Бунин и Тэффи простят. И Лифарь.
Бурцев, и вы — простите!
Это не к вам в этот склизкий февраль
этот дурак-посетитель.

Мёртвые не доверяют словам.
Не отвлекай пустяками.
Вот, Александр Аркадич. Я — к вам.
Хоть и с пустыми руками.

Утро субботы. Храм на замке.
Ни свечечки, ни букета.
Шарю в плаще, как в черновике.
Чу! За подкладкой — монета.

Можно ж, как в море, — монетку под крест
весточкой в дальние дали.
Вынул… Так вот, что я вёз через Брест,
а погранцы проморгали…

Смертную переступая черту,
душу свою обездвушу —
решкою вниз положу на плиту
дань за спасённую душу.

19 января 2015
.
.

ПИСЬМО В ХАРЬКОВ

. . . . . . . . . . . Екатерине Яресько

В этой пьесе будешь только зрителем,
соглядатаем языковой межи:
путаем винительный с родительным —
в русском отмирают падежи.

Цукерберг в глаза не видел ятя.
Скачет паровоза впереди:
«Вам есть сообщение от Катя».
Принимаю: «Катя, заходи!»

Я корреспондент необязательный,
но одни у нас с тобой враги.
Хорошо, что в украинском звательный
сберегли: «Ой, друже, помоги!»

20 января 2015
.
.

ЕЛЕНА ГОЛЫШЕВА,
ПЕРЕВОДЧИК ПРОЗЫ.
ТАРУСА. ЛЕТО 79-го

— «Новый мир» обещал.
Будет вам Набоков. И даже
С примечаньями. —

…Гдé тот журнал?
Столько ждал… Ну когда ж?.. Когда же?

За Окой выгорала сирень.
Там кузнечик пощёлкивал сухо.
«После дождичка в рыбный день», —
проходя, проворчала старуха,

по делам своим шедшая,
местная сумасшедшая.

20 января 2015
.
.

ТАРУССКИЕ СТРАНИЦЫ

. . . . . . . . . . . Виктору Голышеву

Мика Голышев умел ходить по стенам,
ибо стены были, как в деревне —
пакля между гладких кругляшей.
Он, как гладиатор по арене,
обежит избу на босу ногу
(и при том под самым потолком)
и, по новой облачившись в тогу,
день-деньской работает потом.

Оттого ли Голышев проворен,
не попал ни в дурку, ни в тюрьму,
что сполна доверились ему.
Оруэлл и Роберт Пенн Уоррен?
Трюк поставлен. Навык наработан.
А учил, как не разбить колен,
отчим, Николай Давидыч Оттен,
тоже знавший толк в попраньи стен.

20 января 2015

NB. Виктор Петрович Голышев – переводчик «Всей королевской рати» и «1984».
Николай Давидович Оттен – составитель «Тарусских страниц», знаменитого альманаха, изданного Калужским издательством в 1961-м.
.
.

МАРТИН ЛЮТЕР И ЧЁРТ

. . . . . . . . . . . …Под каждой картинкой прочёл я
. . . . . . . . . . . приличные немецкие стихи.
. . . . . . . . . . . . . . . И. П. Белкин о лютеровском пересказе Библии

Это ж надо отрастить гордыню,
Божию взыскуя благодать,
чтоб, сбежавши от людей в пустыню,
во врага чернильницей кидать?

Вроде не попал, но, тем не менее,
не пытался повторить на бис.
Было остановлено мгновенье.
Даже и компьютер мой завис.

Что же ты наделал, Мартин Лютер?
Не попал?.. А если бы попал?..
Перезагружаю свой компьютер.
Удаляю повреждённый файл.

21 января 2015
.
.

ПАСТУШЬЯ БАРАБАНКА

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Тамаре Смысловой

Митя Покровский, миру открывший в начале семидесятых
океан, материк, планету (нужное подчеркнуть),
короче, народную песню,
не искал виноватых:
не был он сумасшедшим. Ну разве чуть-чуть.

Он говорил: «Семейские сосланы в Восемнадцатом веке,
но сберегли язык времён Алексея Тишайшего.
Записей нет ни в Нотной, ни в Ленинской библиотеке.
И не было бы, если б не было ансамбля нашего».

Он бормотал, вычитывая гранки
нашей с Наташей Геккер заметки о нём: «Сбереги.
Вдруг пригодится. Изоглосса пастушьей барабанки
полностью совпадает с линией древней тайги».

«Слово о полку» распеть попытался.
Потух. Закручинился. Огласил приговор:
«Только чтоб ты на меня не обижался.
Это очень здóрово, но это не фольклор».

Он говорил: «Ты учти, фольклор — не искусство.
Это — образ жизни. Если не жизнь сама.
Двое, взаимно питающих неприязненные чувства,
вместе петь не будут, чтоб не сойти с ума».

Он говорил: «И ещё. Они считают, народ — что вата.
Так сжимай или эдак — всё, что хочешь, лепи.
А народ — не вата. Вата не виновата,
если рванёт пружина до Тарбагатайской степи».

22 января 2015
.
.

ЖИВЫЕ ЦВЕТЫ. МОСКВА 70-х

. . . . . . . . . . . . . . Татьяне Кимура

Конфеты назывались «Каракумы».
А инструмент сапёрный — «Саперави».
Ещё — в пределах выделенной суммы —
букетик в целлофановой оправе.

Но кто в столице после двадцати
ноль-ноль, в том марте, да, но не восьмого марта,
способен был живой цветок найти?
(Что ж, от совка тошнило даже Сартра.)

Тюль-пан или пропал!.. А повезло
сопернику ушастому. Узнать бы,
какое было на дворе число,
чтоб через сорок лет («Алло!.. Алло!»)
её поздравить с годовщиной свадьбы.

22 января 2015

.
.

2015. СТАДИЯ
ГЕНИАЛЬНОГО ИДИОТИЗМА

. . . . . . . . . . . Одному знакомому

Неопределима на запах
и на вкус, и на цвет — пока
подползает на мягких лапах
голубого пушного зверька.

И снаружи-то вид недобрый.
Каково же будет внутри?
Встань навытяжку, как перед коброй.
Не дыши. Не смотри. Замри.

Прокитайцать, корейцать, вьетнамцать… —
в устном счёте геопобед
к коммунистам вопросов нет.
Их хватило на 70 лет.
Ты ж управился за 15.

23 января 2015
.
.

ПОВТОРЕНИЕ ПРОЙДЕННОГО

. . . . . . . . . . . Этот поезд в огне…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . БГ

Торф горит за ближайшим селом.
Опаляет чужие поля.
Но селяне привыкши. Им — в лом
за соседей болеть с нуля.

Торф горит вокруг городов.
Городская свалка горит.
Только слушать никто не готов
пересуды земных обид.

Вот уже полстраны в дыму.
Пострашней, чем обвал рубля.
Почему горит? Потому,
что горит под нами земля.

23 января 2015
.
.

* * *

. . . . . . . . . . . Льву Шлосбергу

И снова батальные эти картины.
И песенка полублатная — в струю:
«Подводная лодка в степях Украины
погибла в воздушном бою».

Диета Кремлёвская.
Водка. Груз 200.
Низы не кудахчут пока.
Скорее несушка на тёплом насесте
оплачет цыплят-табака.

23 января 2015
.
.

МÁКСИМА ГЕРМАНА

. . . . . . . . . . . Андрею Звягинцеву

Алексей Юрьевич Герман,
для многих просто Лёша,
говорил: «Передай Диме, —
имелся в виду Крымов,
только что поставивший «Гамлета», —
был бы он поплоше,
стреляли б в него холостыми,
а так, — пол газетной Москвы
Димкиной кровью зáлито. —

Тут Алексей Юрьич Герман
задумался на мгновенье
и подчёркнуто членораздельно
сформулировал мо:
— Художник, которого
при его появленьи
в дерьмо не окунали,
сам — большое дерьмо. —

Когда ж я просьбу исполнил,
Дима расхохотался:
— Что, прямо так и сказал?.. —
И хотя дальнейшее могло мне показаться,
догадываюсь, что Крымов
и сам это знал.

23 января 2015
.
.

МУЗЫКА СПРЯТАЛАСЬ

. . . . . . . . . . . Ирине Стекол

— Мёд прирастает сотами,
свадьба — числом стаканов,
музыка — новыми нотами, —
рассуждал Темирканов, —

но музыка высшего качества
и благородного имени
за нотами прячется.
Пойди из-за них её вымани! —

Добавлю:

…Вот и между точками
в ворохе черновиков
прячется за строчками
прозы и стихов.

Мы жили в рокоте ротора.
Ну и проморгали
музыку Крюкова Фёдора,
Берестова и Аронова,
и Крандиевской Натальи.

23 января 2015
.
.

* * *

. . . . . . . . . . . Ольге Бычковой

Мы свободу не брали.
Её дали. Потом отняли.
Это не пораженье,
всего лишь — шлепок по нервам.
Впрочем, важны детали:
в августе устояли
на Преображенье
в 91-м.

24 января 2015
.
.

ВЕНЧИЩЕ
былина

. . . . . . . . . . . Петру Сорокину

. . . . . . . . . . . У Венца избиеных от немець
. . . . . . . . . . . при князе Андреи…
. . . . . . . . . . . . . Синодик Борисоглебской церкви
. . . . . . . . . . . . . в Плотниках. Новгород. XVI век

Пра-Петербург — конечно, Ниеншанц,
(Окопчик-на-Неве). Уныл, пустынен
заштатный шведский городишко Ниен.
И пустота Петру давала шанс.

Он не шутил. Он приступил всерьёз.
Спалил посад. А как сыграли зорю,
пошёл на штурм. И крепость перенёс
на пару вёрст. Ну, чтоб поближе к морю.

Пра-Петербург — конечно же, Ландскрона
(Земли Корона). До трудов охочий
до завершенья летнего сезона
возвёл для свеев крепость римский зодчий.

…Да разметал её с обслугой всей
сын Александра Невского — Андрей.

Пра-Петербург — признаем наконец! —
в синодик заглянув Борисоглебский, —
Венец (ну а венец и есть венец) —
при море аргумент довольно веский,

упёртых новгородцев крепостца,
коварному соседу в назиданье
заложенная с чистого листа…

Да герцог Биргер перевёл названье
ну и сорвал Венец. Но связь имён
во рву мерцала ключиком утерянным.
А то, что Венчищем звалось потом,
так то открыто Адрианом Селиным.

И всё это — Венец, Ландскрона, Ниен,
и пир Петра, и Невская победа,
и даже неолита закулиса
лежит на стрелке Охтинского мыса —
от пуговиц янтарных рыбоеда
(тогда ещё Нева не потекла!)
до фибул из двухсотграммовых гривен
и кубков византийского стекла.

Копай себе в архивах между строк.
Пять миллионов, а поплакать не с кем,
что на глазах ветшает городок,
завещанный нам Александром Невским.

24–25 января 2015

.
.

ОТВЕТСТВЕННОЕ СОВЕЩАНИЕ

. . . . . . . . . . . Дмитрию Караулову

Тут тебе градозащита,
тут тебе и Юрьев день.
У разбитого корыта
сразу чистое надень.
Кома. Смертная истома
государственных забот.
Зам-пред-обл-гор-исполкома
совещание ведёт.
Душно в зале, как в пустыне.
Но присутствует сама
комсомольская богиня,
шепетовская кума.
Та, в президиуме прея,
тараторит, как часы.
Всё наглее Лорелея,
Дева-Красные-Трусы.
В огороде, во саду ли
огорошит эта мать
предложением сосули
с крыши лазером сбивать.
Эта может. С этой станет.
Над ней крыша не течёт.
Сладким пеньем одурманит
да на дно уволочёт.
Глазки плоски и унылы.
Равнодушны и срамны.
Как в сосуле, в них застыло
вожделение распила
бабок, города, страны.

25 января 2015
.
.

КРАСНОЕ И БЕЛОЕ

Александр Аркадьевич Лабас,
гений из питомцев ВХУТЕМАСа,
рисовал мечту народных масс,
чтоб однажды просветилась масса.

Колонковым исступленьем славен,
за спиной барыг-большевиков
малевал, как научил Малявин.
И Малевич. А ещё Машков*.

Сказочным казался горний мир
дирижаблей и аэростатов
авиéток подмосковный пир,
на скатёрке Тушинских парадов.

Наплевать, что голы и разуты,
что позаросли крапивой рты.
Опоязовцы, обериуты
тоже против времени круты.

Грезил счастьем русский авангард,
поколение цветоделенья, –
расщепив обыденное зренье,
в темноту, как в омут, – наугад.

19 марта 2015

* А ещё в цвету грозóвых гулов
были у него в учителях
с временем и веком на паях
Кузнецов, Кандинский и Лентулов.
.
.

ПОХОРОНЫ-82

. . . . . . . . . . . Оле Гавриленко

Погребение по инославному чину.
У чекистов с верёвки гроб срывается в яму.
Тут же гром орудийный — и в Останкине режиссёр
давит кнопку, переключаясь на панораму.
Вся страна наблюдает, как стаи ворон над Кремлём
лютым граем приветствуют долгожданную эту кончину.
Режиссёра (по слухам) Андропов накажет рублём.

Трое суток по радио лишь траурная музыка.
Установка начать с позитива новостную строку.
Ну и первая новость, что выбрана методом тыка:
«Километр ТРУП УЛОЖЕН нефтяниками Баку».
Я сидел у друзей. Оля прыснула: «Ох, горемыка.
Но, похоже, не скоро закончится это ку-ку».

А в Загорске жил старец, большим многомудрием славен.
Рассказал он, как в 24-м рыли яму под мавзолей,
да попали на выгребную. И Тихон (в миру Василий Беллавин),
проходя, проронил: «По мощам и елей».

1982 — 25 января 2015
.
.

ФИЛОСОФ ПАКЛИХИН

Рассуждал доцент Паклихин.
— Бог есть?.. Бога нет. Следовательно… —
А я прогуливал то в Опалихе, то на Палихе.
И чем конопатит Паклихин — было мне фиолетово.

Он, конечно, видел, что мало кто его слушает.
Пакля не котировалась в Литинституте.
Распишется в зачётке — и обиду скушает.
Мы же во всём хотели сами дойти до сути.

А потом была перестройка. И путч. И философ Паклихин
ударился в религию. Ушёл из института.
Читал культурологию в частном колледже где-то в Выхине.
И я слышал, будто

читал он истово, излагал последовательно,
отстукивая морзянку по краешку стола,
восклицал: — Бога нет?.. Бог есть! Следовательно… —
Мне говорили, жена у него умерла.

25–26 января 2015
.
.

ПАЛИНДРОМАНИЯ

Ну, казалось бы, что тут такого?
Просто фокус на раз.
Палиндромы Ильи Фонякова —
зависть виршеслагающих масс.

Здравствуй, жанр бесконечно нетесный!
Наших ямбов просторней стократ
тот шедевр Ильи, всем известный:
«Тарту дорог как город утрат».

Три десятка таких откровений —
прямо с облака. Без посредника.
…Жил да был непризнанный гений,
рифмовавший, как все мы, средненько.

В Петербурге, вместе со всеми
воспевавшими Ленинград,
жил поэт, доказавший, что время
может течь и вперёд, и назад.

26 января 2015

NB! Избранные палиндромоны Ильи Олеговича Фонякова, записанные в моей тетрадке его рукой в 1978-м (с некоторыми более поздними добавлениями):

МОЛЕБЕН О КОНЕ БЕЛОМ
НЕДОЛОГ МИР, А РИМ ГОЛОДЕН
ЯРО ЗАКУСАЛА РЕНЕГАТА-ГЕНЕРАЛА СУКА ЗОРЯ
РОПОТ – МАТ – А ТАМ ТОПОР
ЛОМ О СМОКИНГИ ГНИ, КОМСОМОЛ
АЛЕЛ ЗАД, АЛЕЛ, МАКАКА МЛЕЛА ДА ЗЛЕЛА
ИЩИ ПОКОЯ – ОКОП ИЩИ
ТАРТУ ДОРОГ КАК ГОРОД УТРАТ
ЛЕДИ БОГ ОБИДЕЛ
РОДИ МОПСА С ПОМИДОР
У ВИТИ РЕПА К АПЕРИТИВУ
У ТЕЩИ НАШЕЛ ЛЕША НИЩЕТУ
ВЕЕР ВЕЯЛ ДЛЯ ЕВРЕЕВ
НЕСУН ГНУСЕН
Я АННА – ЛЕЖУ, ЖЕЛАННАЯ
Я АННА, ДОЛГОМ ОГЛОДАННАЯ
А БАБА ВО СИБИРИ – БИСОВА БАБА
А ПУТАНА ТУПА
ПИЛ В ТОСКЕ СЕКСОТ: ВЛИП
ЗАКОПАН, А ПОПА НАПОКАЗ
ОН ХАМ, КАК МАХНО
МОРДА КАЗАКА ЗА КАДРОМ
И ПИШИ ОДУ ХУДО И ШИПИ
А ЛИРЕ ВАСИЛИСА ВЕРИЛА
А ЛИШИЛА МУЗА РАЗУМА, ЛИШИЛА
НЕ ДО ЛОГИКИ – ГОЛОДЕН
МАСТЕР ЖРЕТ САМ
.
.

ТАЙНИЧНАЯ БАШНЯ
В СТАРОЙ ЛАДОГЕ

. . . . . . . . . . . Ирине Чеховских

Ночи ладожские пространны.
Но одна лишь картинка снится:
на тусовке памяти Анны
иней в доме (мороз за тридцать).

Разродился бы мемуаром,
только проза здесь — в мимолёт.
…Лунный серп рогатым драккаром
над Тайничной башней плывёт.

За столом ни ахов, ни охов.
Водки столько, сколько не выпить.
Взял топор да ведро — и на Волхов:
кто-то ж должен посуду вымыть.

Но у проруби оглянулся
и застыл с разведённым ртом:
тот драккар на меня рванулся,
полыхнул золотым ребром —

и в полнеба в одно касанье
спроецировал на экран
чудо северного сиянья,
многоярусный орган.

Виртуальный, мильонотрубный,
ослепительно-ледяной,
цветопад его целокупный
был зелёный, стал голубой.

И глядели из чрева ночи
хрусталями полярного дня
чьи-то немилосердные очи —
слава Богу! — поверх меня.

Мутным мороком лихолетья
в распоследнюю коловерть
от щедрот раздавая бессмертье,
шествовала государыня-смерть.

Только что-то её огорчало.
Трель трезвучья в каскаде света
обращала конец в начало,
повернула зиму на лето.

Скрипкой проворковала милость.
Отвела свирель от беды…
. . . . . . . . . . . . . .
Зачерпнуть, увы, не случилось.
Я вернулся с ведром воды.

26–30 января 2015
.
.

* * *

. . . . . . . . . . . Н. В.

Прошу: останься дурой, то есть лезь
пóд руку, стой на своём, держись,
не разводи в стакане чая лесть.
Прошу: останься музой на всю жизнь.

27 января 2015
.
.

МИРОЖСКИЙ СОБОР. КОНЕЦ 70-х

. . . . . . . . . . . . . . . . . Сергею Белецкому

Переписав черновик истории набело,
в Пскове, под вечер, жёлтым зайчиком панагии
луч, сквозь оконце продолживший жест архангела,
храм пересёк и упёрся в лоно Марии.

Над проступившей сквозь снег кладбищенской земляникой
за неимением райских — земные пичуги пели.
Шёл ледоход. Похрустывало на Великой.
Помню число: четырнадцатое апреля.

27 января 2015
.
.

* * *

. . . . . . . . . . . Екатерине Молоствовой

Я дал зарок, и потому не мог,
совсем как та химичка-большевичка,
впрок поступиться принципами. Лёг
напоперёк не принцип, но привычка.

Она отнюдь не помогала в деле
и даже усложняла жизнь, пока
как на шизу товарищи глядели,
жалея втихомолку дурака.

Тот шёл наверх, а тот катился вниз,
доклёвывая оттепели крохи,
пока Отсос, Подсос и Компромисс
ходили в мушкетёрах той эпохи.

Я мушкетёрам говорил: «Шизливо!»
Борцом я не был. Но брезгливым был.
Теперь не вспомнить, косо или криво,
но в то дерьмо я всё же не вступил.

28 января 2015
.
.

СТАНИСЛАВ ЕВГРАФОВИЧ ПЕТРОВ,
ВОЕННЫЙ ПЕНСИОНЕР ИЗ ФРЯЗИНА

Жили-были в лучшем из миров,
в мире, перекованном вживую,
в том, где подполковник С. Петров
отодвинул Третью мировую.

Что Господь, что знаки Зодиака
в бункере бетонном под Москвой,
где компьютер алою строкой
возопил: «Ракетная атака!»

Чтоб сработать на опереженье
по часам кремлёвским у Петрова
полторы секунды на решенье.
(Апокалипсис — на полшестого.)

Но Петров сирену отключил.
Он, Петров, из своего отсека
по вертушке в Кремль не доложил:
распоследней радости лишил

на лафет вползавшего генсека.
Как просёк, что спутник на закате
стайку серебристых облаков
над ракетной базой в дальнем штате
принял с переляку так некстати
за атаку ядерных штыков?

Отставник из фрязинской хрущобы
этот случай объясняет так:
— Кто ж займёт безумия и злобы
для ведения таких атак?
А компьютер, ну так он — дурак.

28 января 2015
.
.

КАРАМОРА

. . . . . . . . . . . Юрию Самодурову

Над столешницей из мрамора
в пышном логове насильника
долгоногая карáмора
танцевала вкруг светильника.

Та, чьи крылья при лунном свете
отливают серебром,
та, которую кличут дети
малярийным комаром.

А она и не пытается
пересилить безумие танца.
И нектаром одним питается,
если выпадет ей питаться.

Бюсты лаврами зацелованы.
Срам прошит золотыми нитями.
Стены густо размалёваны
непотребными соитиями.

Но сюжет похабной фрески
танцовщице безразличен.
Вьётся, бьётся не по-детски.
Кесарь жалок и двуличен.
Факел на стене — вторичен.
Танец храмовый первичен.

Огнепёрыми крылами
полог шёлковый подпалит.
Если медными правят орлами
легионы мелких обид,
так пускай же и Рим сгорит.

Цвета ужаса бессонного —
не спастись и не перемочь! —
в обречённость, как в латы, закована
эта Иродова ли, Неронова
занимается над городом
ослепительная ночь.

31 января 2015
.
.

БАЛЛАДА О ДЯДЬКЕ-ЧЕРНОМОРЕ,
БОРИСЕ НИКОЛАЕВИЧЕ АЗИКОВЕ

. . . . . . . . . . . Брату Никите

Этот дядя всегда в ударе:
балагур, покоритель моря,
он, женатый на тёте Кларе,
нет, не дядя он — дядька Боря.

Басом пел: «Если завтра в поход…»
Объявлялся у нас раз в год.

Погромыхивали медали
чешуёю, как жар горя.
В Севастополе дядьку ждали
тридцать три богатыря.

Он присвоил мне званье салаги
в дальнем том, в пятьдесят-конкретном,
А потом служил на «Варяге»,
не на старом, а на ракетном.

Никогда не плёл одинаковину.
И не рвал на груди баян.
Но привёз рогатую раковину.
В ней Индийский пел океан.

И в моём архиве доныне
сохранилась (куда ж она денется!)
фотография белой медведицы
на большой чёрно-белой льдине.

А однажды, придя из плаванья,
в полчаса построил фрегат.
На Васильевском острове, в Гавани,
мы фрегату кричали: «Виват!»

Подмосковными вечерами
дул зюйд-вест и крепчал норд-ост,
если дядька делился с нами
именами северных звёзд.

Астрономия популярная —
спутник в небе, забава народная.
Но главнее всех звёзд — Полярная,
неподвижная, путеводная.

А когда я искал декабристов
и писал про то в «Огоньке»,
карандашик в ладони затискав,
он спросил меня накоротке:

— Где твоих пятерых зарыли?
Покажи мне на плане Шуберта. —
…Вглядывался минуты четыре.
Усмехнулся: — А шуму-то… шуму-то…
Это ж надо упасть со шкафа,
чтоб прошла по косе телега.
Если в крепости — точка Альфа,
то вот это — точка Омега. —

И сверкнула, над картой скользя,
пара острых цейсовских крыл.
И отрезал, как приговорил:
— Дальше — некуда. Ближе — нельзя. —

Как в строю при подъёме флага,
в ту минуту он был велик,
штурман ядерного «Варяга»,
без пяти минут отставник.

…Море вспенивалось. И сушу
пожирало за полчаса.
И вплывала в Маркизову лужу
Голодаевская коса.

Шла программа «Время» по телику.
Съезд безумствовал кумачово.
И в душе я поздравил Америку.
И поблагодарил Горбачёва.

31 января — 5 февраля 2015
.
.

ПРИНЦИП Б.

Потиху-поспокойненьку
подмажем да попашем
мамашам и папашам,
и дяде-подполковнику.

Палагея Марфовна
3 февраля 2015
.
.

ЛЕНТА МЁБИУСА

. . . . . . . . . . . Николаю Беляку

Время с Временем встречается.
Незаметно так случилось.
Время Кодекса кончается.
Время Свитка возвратилось.

Подожмёт по-детски лапочки
и уснёт в библиотеке
книга, та, что в виде бабочки,
выпорхнула в Первом веке.

Над Невою да над Летою,
над Ривьерою-дель-Брентой
откружилась синей лентою,
став компьютерною лентой.

Письмена на крыльях лёгких
схлопнулись крылами книжки.
Ночью книжные излишки
жгут титушки да ярыжки.
…Воздух выгорает в лёгких.

3 февраля 2015

.
.
ВОЗВРАЩЕНИЕ В ГАВАНЬ

Просвистит морозцем водолей.
Корюшка проклюнется пугливо.
Но заблеет овен у дверей —
и опустятся на гладь залива
десять тысяч белых лебедей.

Рядом жил, а никогда не видел.
Даже и никто не рассказал.
Нинка говорит, Морской вокзал
нишу лебединую похитил…
Ей-то вот Завенчик показал…

Кто тебе поверит на словах
в то, что детство спряталось за шторой?
Поищи его на островах.
Да в Лебяжьем, за Большой Ижорой.

4 февраля 2015
.
.

РАРИТЕТЫ ЕРМОЛИНСКОГО

. . . . . . . . . . . Сергею Мироненко

С Эйдельманом и Берестовым в середине 70-х
навестили сценариста Сергея Александровича Ермолинского.
Помню взгляд колючий да матовый отсвет виска суглинистого.

Кабинетик на «Аэропорте» — книжная ниша.
Кусковой рафинад на блюдце заполярной россыпью.
Автор «Дней Турбиных» улыбался на фото с подписью:
«Вспоминай, вспоминай, вспоминай меня. Твой Миша».

Берестов попросил рассказать, как в девятом году
восьмилетний мальчик, сын учителя гимназии,
написал Толстому, что тоже будет писателем.
А Толстой отвечал, что тот написал ерунду.

На пасхальной неделе гимназисты города Вильно
под диктовку папаш-мамаш, гувернёров и гувернёрок
сообщили графу, что тоже хотят очень сильно.
Но старик никому не ответил. Морок есть морок.

А Серёжа рос, продолжая скрипеть пером.
По его разработкам стал снимать Юлий Райзман.
Ну а фото Булгакова с письмом Льва Толстого — разом
при аресте изъяли в сороковом.
Так что рукописи горят. И тлеет нетленка,
если ордер подписан вторым секретарём
Правленья Союза Советских писателей Петром Павленко.

Отсидел своё. И как стали кончаться срока —
возвратился. Часть книжек соседи вернули. И в некое лето
выпали те раритеты — приветы не с этого света! —
из последнего тома Мамина-Сибиряка.

Молот чуть промахнулся, а серп прилетел обраткой.
(Тот чекист, два вещдока скрывший, он всё понимал толково…)
А уже за ужином Эйдельман огорошил догадкой:
«Это ж надо! Пьём водку с корреспондентом Льва Толстого!»

4–5 февраля 2015

NB: Лев Толстой – Сереже Ермолинскому. Желание ваше быть писателем очень дурно; желать быть писателем значит желать славы людской. Это дурное чувство тщеславия. Надо желать одного; быть добрым человеком, никого не обижать, не осуждать, не ненавидеть, а всех любить. 25 марта 1909. Ясная Поляна.
.
.

ОПАСНЫЕ ВОПРОСЫ

. . . . . . . . . . . Кате, старшей моей дочке

А когда в 30-х завязывались тары-бары,
разумеется, обиняком, между теми, кто понимает,
дед пресекал разговоры таким макаром —
спрашивал: «Вас только это удивляет?»

Подпоручик, подраненный ещё на Германской,
в 19-м мобилизованный новым российским правительством,
гордился тем, что в братоубийственной, гражданской
не участвовал. Однако при попустительстве
фортуны — дрался в Туркестане
с небратьями-басмачами.
Комиссар-матросик косился. Но не уличил во вредительстве.

Врал в анкетах о происхожденьи. Служил интендантом в Чите.
Не воровал. Уволился по закону.
Вернулся в Питер. Налаживал, когда подошли к черте,
на оборонном заводе гражданскую оборону.

Как человек империи он многое понимал.
Исчезали знакомые то по одному, то пó трое.
И всё чаще по утрам повторял:
«Идём ко дну. Настроение бодрое».

А в декабре 41-го сынок, свет его очей,
первокурсник, услышавший о выселении немцев Поволжья,
на весь кубрик спросил: «Да как же можно, —
изгонять народ из-за нескольких сволочей?..»

За такие вопросы отправляли отнюдь не в штрафбат.
Но отцы-командиры проявили заботу:
в ту же ночь — переводом в другую роту —
а наутро — на лыжах по Ладоге — и в Сталинград.

«Юру все любили. И в беде не покинули.
Если правду сказать, так выручили б не всякого».
…Это мне рассказали друзья его — после Ваганькова,
когда вторую до дна опрокинули.

5 февраля 2015
.
.

БАЛЛАДА О ХРУСТАЛЬНЫХ ПОДВЕСКАХ

. . . . . . . . . . . . . . . . . Сыну Сашке

Приснится сон — бессонницы бессоннее:
позвякивая, заявились нá дом
хрустальные подвески филармонии,
те, что отца спасли под Сталинградом.

…Прозрачнее, чем пятистопный стих,
в прожекторе луны морозный воздух.
А двое взводных спорили о звёздах.
Да так вот и отстали от своих.

Неделю как на курсах отучились
и каждый принял свой стрелковый взвод.
И вот в степи бесснежной заблудились.
И напоролись на немецкий дзот.

Когда услышал очередь — упал.
(Как научили: лёг, чтоб не попали.)
А этот двоечник, он побежал.
И убежал. И пули не догнали.

А ты лежи, пока твоя душа
не сбросит бремя зябнущего тела.
Лежи, как отказавший ППШ.
Мороз ударил — смазка загустела.

А зимнюю не подвезли. Боёк-
сомнамбула с утра целует капсюль
взасос. И засыпает, как сурок.
И — пули в диске не опасней капель.
В кармане РГД. Запал — в бумаге.
Бумага тоже от щедрот промаслена.
Не выручат ни горки, ни овраги.
Степь Сальская плоска, как лист бумаги,
как всуе возведённая напраслина.

Не шевельнуться. Уличит из мрака
Луна, что светит празднично и святочно.
И «Ворошиловского килограмма»
на эту амбразуру недостаточно.

Стал замерзать — услышал звук мотора.
Возможно, шанс последний для атаки…
Ну да, ведь ротный говорил, что скоро
тут могут выдвинуться наши танки.

Танк проурчал — и замер, амбразуру
не перекрыв. А ты к земле приник,
метнуться под броню задумав сдуру.
Но что-то удержало в этот миг.

Такой пустяк — алмазный всплеск подвески
стальным лучом от гарды Д’Артаньяна.
А дальше было всё довольно странно:
танкист откинул люк, и — по-немецки…

Подумал: хорошо, на мне тельняшка.
Дожил до девятнадцати годков.
И хватит. Флотским на войне поблажка:
фашисты в плен не брали моряков.

Я опущу дальнейшие детали.
Как немец вокруг тела обошёл.
Как передёрнул лязгнувший затвор.
Как выяснилось, что не мародёр.
Побрезговал — твой труп не обыскали.

Стал отключаться. Сумрак онемелый
сковал сознанье в сладостной истоме.
Сосульки на траве заледенелой
напомнили о музыке, о доме.

Привиделось: сидят отец и мать,
вернувшиеся только что с концерта,
но только попытался рассказать,
как мать спросила: ну а что в конце-то?

Как — что? Тут наши танки подошли.
И фрицев мы отбросили к утру!..
…И стыд обжёг, как чей-то выкрик «пли!»:
Зачем же я отцу и маме вру?

Очнулся. Танка не было. Вскочил.
Пускай стреляют. Тишина в ответ.
Взяв пулемётчика, танк укатил,
и хрусталём зарос неровный след.

Звезда упала в предрассветный дым.
Бессмысленна, как выстрел в молоко.
…И вышел через полчаса к своим.
На этот раз сравнительно легко.

6 февраля 2015
День блаженной Ксении Петербуржской
и день рождения отца

NB: ППШ – пистолет-пулемёт Шпагина (автомат с круглым диском).
РГД-33 – ручная противопехотная граната Дьяконова.
«Ворошиловский килограмм» – противотанковая граната с зарядом в 1000 граммов.

.
.

ДРУЗЬЯ МОЕГО ОТЦА
поминальник

. . . . . . . . . . . Моряки молодые о море,
. . . . . . . . . . . о покинутом море поют…
. . . . . . . . . . . . . . . Владимир Ефименко

Ранен был у Калача-на-Дону,
замыкая окружение Шестой армии Паулюса.
Раненый, принял роту, когда рядом убило ротного.
Поднял роту в атаку и с задачей справился.

Это я прочитал в наградном листе.
Только отец про то ничего не рассказывал.

Капитан Василий Букоткин, с тринадцатью осколками в теле
трое суток командовавший батареей в укрепрайоне на Эзеле,
был моим другом в конце пятидесятых.
Ни немцы, ни особисты его так и не срезали.

Мой отец — где вы такое видали? —
добился его реабилитации и вернул медали.

А другие его ребята — к примеру, Андрей Ярчук,
после трёхдневного боя под Курском
за столом закемарил в хате,
а граната в кармане шинели рванула некстати,
когда шальная пуля сквозь окно попала в запал.
После его за неделю собрали в санбате
бабы — врачихи с медсёстрами. (Поэтому я его знал.)

И другой, курсовой поэт Владимир Ефименко,
вот он на фотографии тут.
Он напишет песню морской пехоты
и погибнет вскоре.
Это пели на всех фронтах: «Боевые огнистые зори
над широкою Волгой встают…»

А самый заметный на курсе —
старшина второй статьи Ахромеев.
После второго инсульта отец ему написал,
мол, сына верни из Владика, я уже умираю.
И тот не ответил, но сделал всё, как знал.
И лет восемь мы с братом
жили практически рядом.

Маршал Ахромеев (прозвище Благодетель)
повесился в Кремле сразу после путча.
Так, во всяком случае, утверждает официальная версия.
Отец говорил, что Серёжа заслуживал лучшего.

7 февраля 2015
.
.

ИПАТЬЕВСКАЯ ПОВЕСТЬ

Бабушка, которую не знал,
в 14-м была сестрой милосердия.
Дед увидел её в коридоре госпиталя.
Госпиталь не понравился.
Понравилась бабушка.
Дед был после раненья.
Ну и решил остаться —
до выздоровленья.

Быстро пошёл на поправку,
а как выписать были должны,
поинтересовался у бабушки,
не могла бы она вместе с ним на войну поехать?
— В качестве кого же? — прыснула девушка.
— Разумеется, в качестве жены. —

Бабушка, дочь дворника, воспитанная в семье купца
и вышедшая замуж за курносого дворянина,
в детстве дважды тонула в маленькой нашей Оредежи.
Была она так красива, что река её пощадила.

Отец сохранил фотографию — вырезку из газеты.
«1915-й. Живая карта Европы
силами госпитальных сестёр милосердия».
Бабушка в центре коллективного портрета.
Она в жемчужном кокошнике олицетворяет Сербию.

Двух детей схоронили. Средний выжил.
Мотались по стране — осели в Свердловске,
откуда ещё в 21-м навострил в столицу лыжи
расстрельщик царской семьи большевик Яков Юровский.

Жили на Вознесенском проспекте,
рядом с домом инженера Ипатьева.
То, что там помещалось,
Музеем Революции именовалось.
25 копеек по общей смете.
Красноармейцам и старым большевикам —
ноль-ноль копеек.

Преодолели сомненья и страхи.
Решили, что всё-таки надо увидеть тот подвал.
Экскурсию вёл человек в детской папахе.
В начале тридцатых его весь город знал.

Простреленные половицы, выпиленные на сувениры
колчаковцами, зияли провалами.
(«Хорошо, что не видит сын!»)
Папаха была мала. «А я сделал ей растопыры!»
То есть вспорол каракуль — и вставил красный клин.

Стайка красных курсантов внимала прилежно.
Говорил нескладно. Но в себе был уверен.
Углублялся в историю: «Месть была неизбежна!»
Бубнил про Уралсовет, Юровского и царевен.

И вдруг оживился, заканчивая повесть:
«…Отказывались спускаться: известная робость девичья.
Выстрелил Лёшке в лоб — черепушка-то и раскололась.
Вот он — трофей с головы Алексея-царевича!»
Бабушка Анастасия не сорвалась на крик.
Коротко и внятно произнесла:
— Мясник. —

И уже в блокаду про выпиленные доски
рассказала отцу подробно и честно.
Умерла в эвакуации в Петрозаводске.
Могила её неизвестна.

7–8 февраля 2015
.
.

* * *

Что за причуда холопья
всё подсмотреть на бегу?
Редкие снежные хлопья
гаснут в февральском снегу.

Две с половиной секунды
(Зря так торопитесь. Зря.)
для обозренья доступны
в бледном пятне фонаря.

Неженка, прима, пружинка,
хрупкая эта вода,
как твоё имя, снежинка?
Эй, да куда ж ты?.. Куда?

Полноте. Чуда не будет
ни на Днепре, ни на Ильмене.
Тот, кто увидел, — забудет
и не окликнет по имени.

А ведь казалась нетленной,
всеми цветами играла.
И ни одна во вселенной
другую не повторяла.

8 февраля 2015
.
.

ПАЛАТИН, ПЕРВЫЙ ИЗ РИМСКИХ ХОЛМОВ

. . . . . . . . . . . Недолог мир, а Рим голоден.
. . . . . . . . . . . . . . Палиндром Ильи Фонякова

Оно всегда порвётся там, где тонко.
Но правду будут помнить лишь руины.
Есть в Лации деревня Альба Лонга,
соперница деревни Палатины.

Кому вершить — решать на поединке.
На козьей пажити, как на арене,
сошлись, по-деревенски, по старинке,
три — против трёх из той, другой деревни.

Там — Куриации, а тут — Горации.
Но у Горациев ещё сестра,
подобная богине римской Грации, —
лицом прекрасна, языком остра.

Заранее шепни — она бы спятила.
Кровавый поединок — не для граций.
…В тот день на Козьем поле пали пятеро.
В живых остался римлянин Гораций.

Один собрал трофеи с поля брани.
Что ж, триумфальный хлеб слезами солится.
Как повествует древнее преданье,
народ встречал героя у околицы.

Впервые, почитай, что от начала,
Фортуна Рима жирной медью рыкала.
…Но дева плащ разрубленный узнала.
Она его своей рукою выткала
для младшего из трёх альбанских братьев,
для Куриация, для жениха…

Не удостоен сестринских объятий,
в тиши услышал (речь была тиха,

не громче грома, так, бесплотный дым):
«Да будь ты проклят, Победитель Рим!»

Хотя легенда — не литература
и не история — само собой
убить за то, что зарыдала дура
по жениху, убитому тобой.

Покуда пыль на лаврах не осела,
покуда жажда славы утолима, —
проткнуть кощунницу, ту, что посмела
не трепетать перед величьем Рима.

Чтоб складка хроноса не пролегла нескладно
всеримского всевластия в преддверии —
убить сестру, чтоб было неповадно
другим оплакивать врагов империи.

…Поэтому-то римляне — не греки.
И мы напрасно подражаем им.
Ботáн, очкарик из библиотеки,
про что ты думал, совестью палим?
Про Украину. Про войну. Про Крым.
Спит на семи холмах Четвёртый Рим.

8 февраля 2015
.
.

МИНИМАЛИЗМ ПО-РУССКИ

. . . . . . . . . . . For sale, baby shoes, never worn.

Отгоняя большую-пребольшую беду,
киевлянин Валерий Корнеев
напомнил о новелле Хемингуэя,
написанной шестью словами.
По-русски влезло в четыре:

«Продам
ботиночки
детские, неношеные».

В моём детстве что-то подобное
пели водосточные трубы,
только вместо «Продам» —
обычно звучало «Отдам».
И — никакой трагедии.

Но в Питере,
в сорок-начальном,
слов было бы и вправду шесть:
«Меняю на хлеб…»
Далее по тексту.

9 февраля 2015
.
.

БАБЬЕ ЛЕТО-99

Те, что её не очень-то любили,
теперь стояли в очереди длинной,
прощальной. С Гоголевского бульвара
гирлянда загибалась на Воздвиженку.
Хвост — где-то за Цветаевским музеем.
В Москве безумствовало бабье лето.
А люди шли. Букетики несли.

В 49-м был Семипалатинск,
потом Чернобыль. Ну ещё Форóс.
Но в том, что лейкемия жёлтым пеплом
её накрыла, были виноваты
все, кто пришёл. И все, кто не пришёл.
Всё — даже медная иконка Знáменья,
подаренная за три года до
её болезни, — не спасла, не выручила.

Уже на выходе меня догонит
знакомая девчонка-секретарша
и упрекнёт: «Чего ж не подошли?»
Тогда-то и увидел старика,
сидевшего за гробом. «Да, конечно».
Вернулся. Он привстал. Повис на мне:
— Андрей, да что ж это
за правила такие?.. —
Он ждал ответа. Чтó я мог ответить?

10 февраля 2015
.
.

ПАРИЖСКАЯ ЭЛЕГИЯ

. . . . . . . . . . . Я по рю-де-Рю марше, же пердю перчатку.
. . . . . . . . . . . Я её шерше–шерше, плюнул — и опять марше.
. . . . . . . . . . . . . . Детский макаронический стишок. Начало XX века.

В табачной лавочке на рю-де-Руль, с друзьями —
Сашей Марголисом и Колей Беляком —
заспорили о чём-то. Вдруг за нами
чуть приглушённое прононсом: — О!
гечь гусская! — Чернявая толстуха,
зашедшая за леденцами внука,
как видно, захотела поболтать.

Но почему-то побледнел Марголис.
Нам бросив «Вы уж тут давайте сами!»,
увлёк толстуху к выходу. Мы с Колей
приобрели «Житан» и тоже вышли.

У лавочки, но только чуть поодаль,
старик высокий (в щегольскóм костюме,
но в тапочках домашних и с авоськой)
беседовал с мадам и нашим другом.

И я сказал: «Послушай, друг мой Колька,
по-моему, вон тот — великий князь…»
«Вот выдумаешь!.. Ну какой же это
великий… — Колин театральный бас
спикировал в суфлёрский шёпот — …князь!» —
В пяти шагах журчавшая беседа,
над мостовой подпрыгнув, пресеклась.

«Позвольте вам друзей моих представить!» —
не растерялся Александр Давидыч,
директор фонда «Сэйв Санкт-Петербург»
(Собчак его представил здесь, в Париже,
чете великокняжеской). А я…
я позвоночником почуял, как
дворянский ли, холопский ген сгибает
демократический мой позвоночник.

— Когда вы возвращаетесь в Россию? —
Марголис доложил: — Я — прямо завтра. —
— А можно попросить вас передать
на родину коробочку лекарств,
а также одноразовые шприцы
для детской государственной больницы? —

Когда вернулся в Фонтене-о-Роз
и рассказал Синявским о знакомстве,
ну и о том, что зван на той неделе
к Владимиру и Леониде в гости,
Марья Васильевна не утерпела:
— Чернов, я буду паинькой, возьмите!..
Договоритесь о моём визите. —

И что? В грязь не ударила лицом.
Не опозорилась. Не надерзила.
Ещё и интервью взяла. Потом
Расшифровать, конечно, позабыла.

Начало лета 91-го.
Дышала гласность прошлых бед оглаской.
Сто семь причин для разговора нервного.
На горизонте сполохи гражданской.

Учился говорить «Ваше Высочество!»
(но упускал эпитет «императорское»).
Порой переходил на имя-отчество,
внося в беседу неформально-авторское.

Спросил, не хочет ли он навестить Россию?
— Да, если Ельцин пригласит в Россию. —
— А ежели Собчак, но в Ленинград? —
Задумался: — Что ж, был бы только рад. —

Рукой подать от Промысла до Вымысла.
Вот взять и возвратиться — Божье Диво! —
тому, которого мать в чреве вынесла
едва ль не пó льду Финского залива.

Вернувшись, рассказал про это мэру.
Однако тот лишь замахал руками:
— Ну да, его, а также бабу Леру
(ну, Новодворскую). Не подводи под меру.
Мы как-нибудь управимся и сами. —

Но грянул путч. Победа. Пипл в экстазе.
И этот разговор возник опять:
— Что говорил ты о великом князе?..
Успеем на ноябрьские позвать?..

— Успеете. Но это — без меня.

Успеется. Забудется. Останется.
Всё сбудется от Божеских щедрот.
Он лёг в великокняжьей усыпальнице
в апреле-месяце на следующий год.

10 февраля 2015

NB: Я предложил записать книжку его воспоминаний. Он предложение принял. Но скоро стало ясно, что практически это неосуществимо. В следующий приезд я попал в дом к приятельнице моей юности поэтессе Галине Погожевой. И по телефону познакомил ее с великим князем, сказав, что монархистка Галка книжку его запишет адекватней. Что она и сделала за полгода. Продиктовав последнюю главу, Владимир Кириллович уехал с визитом в США и там умер. Краткую записку о его обеспокоенности русскими тенденциями «по линии так называемого Ура-монархизма» я опубликовал в журнале «Русская виза» (№ 1, 1992). В наших беседах выяснилось, что Глава Русского Императорского Дома ничего не слышал, к примеру, о петербургских событиях 9 января 1905 г. Но я так и не исполнил его просьбы написать тезисно (на полторы-две странички), «в каких именно грехах династия Романовых должна покаяться перед Россией». Он тактично не напоминал.
.
.

P. S.

. . . . . . . . . . . Вернулся зáметро.
. . . . . . . . . . . И рухнул зáмертво.
. . . . . . . . . . . . . . Марк Борнштейн

…про что ещё? Про то, как мне везло,
а если не везло, то выносило
туда, где даже время не текло, —
хлестало в щель прогнившего настила.

И так ли интересен тот рассказ
про твой унылый пионерский лагерь,
где в нужном месте, в нужный день и час
все беды отводил рукастый ангел?

Про то, как леденит нож под ребром?
Как в камнепад ты спасся еле-еле?
Как лайнер молнию задел крылом?
Как волки в Селижарове не съели?

Как находил друзей, где не найти
не то, что друга, даже и знакомца?
Как с лучшим другом разошлись пути?
Как ненависть дочерпывал до донца?

Или про то, как вынесли вопрос
про Петербург (ох, родина-Россия!)
и в Ленинград, ты в нём родился, вёз
письмо от патриарха Алексия?

А после путча — мордою об стол.
Не спрашивай, откуда ветер дует.
Могилу декабристов ты нашёл.
Но победил-то подполковник Дубельт.

Мы указали прошлому на дверь.
Оно ж пережидало где-то возле.
Что ж, пожалел подонка, и теперь
платить до гробовой, а то и после.

Отведавший небесную кутью
у Катерины Трубецкой в Иркутске,
лишь полторы минуты был в раю.
Но вышел вон, не выдержав нагрузки.

10 февраля 2015
.
.

К ВОПРОСУ О ЩИТЕ ВЕЩЕГО ОЛЕГА

. . . . . . . . Игорю Данилевскому

На своем 95-летьи,
уже в нынешнем тысячелетии,
Татьяна Аркадьевна Борнштейн,
в девичестве Мельни’цкая,
дворянка, петербуржанка, театральный художник,
стрельнула у меня беломорину и почему-то вспомнила,
как на втором году Первой Империалистической
старшая сестра водила ее в зоосад.

На боковой дорожке у клетки с попугаем
толпились зеваки.
А зеваки – это всегда интересно.

Хозяин попугая, грек или цы’ган,
девочек заприметил и зацыкал на всю Ивановскую:

«Американцкий какаду!
Серет только раз в году!
И притом на хаду!
…прапуцтите барышень пацматреть!»

Толпа расступилась.
Попугай отвернулся.
И вспыхнувшая гимназистка Лиля,
сестра пятилетней Таты,
отдала цыга’ну бумажки
из расшитого бисером кошелёчка.

Обратно шли пешком.
(«Овес-то нынче почём?»)
Конка стоила денег.

Это я к тому, что шаг предания долог,
а от щита скёльдунга Олега до Киевского Крещения
(кстати, скёльд по-норвежски «щит»)
лишь один оборот кометы Галлея –
77 лет.

26 апреля 2015
.
.

* * *

Кто-то невидимый дал отмашку.
Заворковала пернатая стая
и ты отстранила чашку:
– Какая вода сухая!

27 апреля 2015
.
.
СИДЕЛКА

. . . . . . . . . . . Самый старый долг плачу –
. . . . . . . . . . . С ложки мать кормлю в больнице…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .Борис Слуцкий

Преодолевая ужас, неведомый библейскому Хаму,
обмываю врата, из которых вышел
шестьдесят два года назад (без малого).
Перепеленываю маму. Пла’чу над мамою.

Осваиваю роль медсестры и сиделки,
существ сугубо женского рода.
Мама – большая. Это я мелкий.
Вновь в конце тоннеля – только свет и свобода.

Она уже не здесь. Но ещё не там.
В больницу не сдам.
А потому и программа изо дня на’ день
проста, как мычание:

капельница, подгузники, постирушки.
А по ночам – «Молитвослов»
и чайная ложка отчаянья.

26 апреля 2015
.
.

ЛЕСТВИЦА ДОЖДЯ
(голосом мамы)

Эта текучая лестница, спущенная с небес,
только её ступеньки не поперёк, а вдоль,
как струны виолончели.
Это такие качели,
на которых забываешь про земную юдоль,
взлетаешь и падаешь
тяжелей апрельской капели.
Хорошая примета уходить в дождь.
Особенно в ночь.
Доброго тебе лета!

27 апреля 2015

.
.

ОБЛОМАНННЫЙ
НАКОНЕЧНИК
(ЗАСТЁЖКА)

эта сессия истекла
эта сессия из стекла
а стекло как известно — жидкость
отштормила (полстрочки точек)
оттрепала (ряд точек) смогла
да в три месяца — сорвала
(многоточие) оболочек
(и ещё отточие) — ах
(точкой) — ежели
в трёх словах:
еже писах
писах

…………………………….
Моя предыдущая книжка «Глухая исповедь» («Синтаксис», Париж, 2014): https://nestoriana.wordpress.com/2014/01/02/novaya-kniga-stihov/

несториана/nestoriana

Андрей Чернов. ЧЕЛОВЕК ИМПЕРИИ

Оставьте комментарий Отменить ответ

Information

Короткая ссылка

Навигация

Поиск чувствителен к регистру и грамматике

Рубрики

Фейсбук

Ссылки

Рубрики

Поиск

несториана/nestoriana

Андрей Чернов. ЧЕЛОВЕК ИМПЕРИИ

Поделиться ссылкой:

Похожее

Оставьте комментарий Отменить ответ

Information

Короткая ссылка

Навигация

Поиск чувствителен к регистру и грамматике

Рубрики

Фейсбук

Ссылки

Рубрики

Поиск