ПОТАЁННЫЙ ИСТОК «ТИХОГО ДОНА». НАХОДКА ФИЛОЛОГА МИХАИЛА МИХЕЕВА

Мой старинный московский товарищ Михаил Михеев описывал архив Федора Крюкова в Доме русского зарубежья. И прислал мне несколько текстов донских песен, собранных Крюковым еще в студенчестве. В отдельной тетрадке среди подборки казачьих песен есть и та, что дала название рассказу «На речке лазоревой» (Л. 19 об): «На речке лазоревой во чистом то поле было…»

Дом русского зарубежья. Фонд 14 (Ф. Д. Крюков. Произведения казачьего фольклора.). Опись 1. Е. х. 25. Л. 44 об. На обороте л. [15]-23 помета: «1889 года мая».

Шолохов ухватил эхо этого крюковского названия, дав имя «Лазоревая степь» одной из вышедших под его именем повестей. А заодно и другой найденный Крюковым лазоревый цветок: «Заря истухла, кончился бой»: («Лазоревая степь»).
Только поразило меня не это.

В той же тетрадке оказалась записанная рукою Федора Крюкова песня, сюжет которой стал завязкой любовного сюжета ТД.

Итак, полевая фонетическая запись, выполненная Ф. Д. Крюковым ок. 1890 года крупным, еще полудетским почерком.

Приношу благодарность Михаилу Михееву. Текст публикую в собственной стихотворной записи.
– – –1

начало 

————

Не вечернiя зорюшка истухать стала
Полуночная звѣздачка она высоко взошла
Хорошая шельма бабачка поваду пашла
Удалинький добрай молодѣцъ вёлъ коня поить
С хорошаю шельмой бабачкой разговаривалъ
Позволь позволь душа бабачка ночевать ктебѣ притить,
Приди приди мой харошой я адна дома буду
Одна дома мнѣ своя воля.
Посте[те]лю* тибѣ постелюшку постель бѣлою;
Положу въ головушку три подушочки // Конецъ:–

—————————————————————

*Описка или удвоение слога ради напева? – А. Ч.

Из этой песни и попала на первую страницу романа «истухающая заря»:

«Ребятишки, пасшие за прогоном телят, рассказывали, будто видели они, как Прокофий вечерами, когда вянут зори, на руках носил жену до Татарского, ажник, кургана. Сажал ее там на макушке кургана, спиной к источенному столетиями ноздреватому камню, садился с ней рядом, и так подолгу глядели они в степь. Глядели до тех пор, пока истухала заря, а потом Прокофий кутал жену в зипун и на руках относил домой».

Отсюда же и такая странность повествования: Гришка перед уходом брата дважды поит Степанова коня на Дону, хотя на базу есть колодец. (В первый раз ночью, а потом поутру. И только со второй попытки он встречает свою, идущую с ведрами, «шельму-бабочку».

В полемике жизни с песней пишется и концовка VIII главы:

«Удивленный Григорий догнал Митьку у ворот.
– Придешь ноне на игрище? – спросил тот.
– Нет.
– Что так? Либо ночевать покликала?..
Григорий потер ладонью лоб и не ответил».

Речь вовсе не про совпадение одного фольклорного клише. Именно в этой песне роман начинается с того, что казачка, оставшаяся одна в доме (муж, очевидно, служит) в ночи идет за водой и ее встречает молодой казак, который (ночью!) поехал поить коня. И она его приглашает ночевать, поскольку «одна дома» и ей «своя воля».

Разверткой сюжета этой песни и стали первые главы ТД.

Добавлю только, что слово «начало» над текстом, видимо, и подсказало начать роман с данного сюжета. При этом в записи оно означало всего лишь начало подборки (не текста песни, потому что словом «конец» заканчивается и первая, и вторая песни, расположенные ниже на этом же листе).

В литературном хозяйстве Федора Дмитриевича Крюкова ничего не пропадало.

P.S. Получил письмо от Алексея Неклюдова:

Андрей, кроме того, вариант той же песни поют казаки , когда едут на военные сборы:

Эх ты, зоренька-зарница,
Рано на небо взошла…

Томилин по-бабьи  прикладывает  к  щеке  ладонь,  подхватывает  тонким, стенящим подголоском. Улыбаясь, заправив в рот усину, смотрит Петро, как у грудастого батарейца синеют от усилия узелки жил на висках.

Молодая, вот она, бабенка
Поздно по воду пошла…

Степан лежит к Христоне  головой,  поворачивается,  опираясь  на  руку; тугая красивая шея розовеет.

– Христоня, подмоги!

А мальчишка, он догадался,
Стал коня свово седлать…

Степан переводит на Петра улыбающийся взгляд выпученных глаз, и Петро, вытянув изо рта усину, присоединяет голос.

Христоня,  разинув  непомерную  залохматевшую  щетиной  пасть,   ревет, сотрясая брезентовую крышу будки:

Оседлал коня гнедого —
Стал бабенку догонять…

………………………………….

(5 глава 1-й части)

Я думаю надо будет проверять, какой вариант есть в песенных сборниках, если есть вообще.

А вообще – здOрово…

(Коммент. АЧ: какое отношение автор этого письма имеет к обсуждаемой теме, см. тут:
http://tikhij-don.narod.ru.)

PS от 17 августа 2018:

Савелий Рожков сканировал в Химках очерк Крюкова «В глубоком тылу», опубликованный в «Русских ведомостях» летом 1915 года. В № 171 (25 июля, с. 5) мелькают слова отправляющегося на войну казака:

«…заря уж истухает» .

Этой фразе предшествует полемика с местным священником о песне: можно перед походом петь, или следует только молиться?

«– Мы и сами идем туда же, батюшка, – сказал он мягко и виновато, – приведет ли Господь увидеть Донщину, нет ли… Походная, значит, песня, прощальная… веселим, как бы сказать, сердца, чтобы жены, дети не кручинились…»

Истухающая заря откликнется в «Тихом Доне»:

«Ребятишки, пасшие за прогоном телят, рассказывали, будто видели они, как Прокофий вечерами, когда вянут зори, на руках носил жену до Татарского, ажник, кургана. Сажал ее там на макушке кургана, спиной к источенному столетиями ноздреватому камню, садился с ней рядом, и так подолгу глядели они в степь. Глядели до тех пор, пока истухала заря, а потом Прокофий кутал жену в зипун и на руках относил домой».

В очерк 1915 года, и в роман, истухающая заря попадает прямо из записанной Крюковым народной песни. Неопубликованная рукопись 1890 года сохранилась. Редкая эта песня стала микросюжетом для начала «Тихого Дона» – встречи Григория и пошедшей за водой Аксиньи (перед проводами Степана, мужа Аксиньи, в военные лагеря).

Первая строка походной песни определила личный ритуал семьи Прокофия.

По НКРЯ «истухает» и «истухают» – маркер Крюкова.

«Ребят увесть надо, а то пропадут: обтолкут им тут бока… жестоко обтолкут!.. Мне ― все равно: моя жизнь истухает… А им надо бы пожить, надо…» [Ф. Д. Крюков. В родных местах // «Русское Богатство», 1903]

После только дважды у Шолохова (и больше ни у кого!)::

«Заря истухла, кончился бой»: (Шолохов. «Лазоревая степь»).

«Стожары истухают, а у нас на стану шум, как на ярмарке…» (Шолохов. Поднятая целина. Книга 1).

---

Страницы моей книжки «Федор Крюков. Запрещенный классик» можно полистать здесь:
https://wp.me/p2IpKD-2AP