Андрей ЧЕРНОВ. ДОЛМАТУСОВСКАЯ ОШАНЬ И ФОРМУЛА АНТИЧНОГО ХОРА

Выкладываю стихотворение, которое, как мне представляется, не написал, а присвоил Лев Ошанин. Должен предупредить, что мои наблюдения будут сугубо текстологическими, а потому не являются окончательным доказательством. 

Долматусόвская ошань – строка из эпиграммы поэта Николая Глазкова, поспорившего в Центральном Доме литераторов на бутылку коньяка, что в одной строчке уделает Долматовского, Матусовского и Ошанина, попсу советского песенного официоза.

Бутылку Глазков выиграл:

Как серебро, сверкает дрянь.
Блестит, как злато, сор.
Долматусовская ошань
Повылезла из нор.

Про Ошанина ходила эпиграмма, вторая строка которой заимствована из «Гимна демократической молодежи» (1947) самого Ошанина:

На него как только взглянешь, так поймёшь:
Эту песню не задушишь, не убьёшь!

Один из семинаристов Ошанина по Литинституту вспоминал:

«Ошанин был в общем-то безобидным человеком, хотя вместе с Безыменским иногда и подворовывал у своих питомцев кое-какие образы и ситуации. (Поэт Толя Заяц, сидя на бульварной скамейке, сказал однажды об этом в открытую.)» (Василий Белов. «Тяжесть креста»).

Заимствовал Ошанин не только у студентов. Самые, пожалуй, известные его строки, как сообщает Корней Чуковский в книге «От двух до пяти», написаны в 1928 году четырехлетним мальчиком:

Пусть всегда будет солнце,
Пусть всегда будет небо,
Пусть всегда будет мама,
Пусть всегда буду я.

Впрочем, в этом случае претензий быть не может: цитата, и к тому же даже со ссылкой: «Это рисунок мальчишки…»

* * *
Виктор Астафьев не мог понять, как «насквозь комсомольский, всю дорогу бодрый поэт Лев Ошанин» написал такой шедевр, как «Дороги»? Он прямо спросил самого Ошанина, и вот что тот ответил:

«– Не знаю,– снова как бы виновато развел он руками,– с «Дорогами» тайна простая, как-то и где-то нечаянно добавилось к известному русскому слову это «эх», и песня, точнее, пока текст ее зазвучал в сердце. А Толя Новиков точно услышал мой звук». (Виктор Астафьев. Новый Мир, № 8, 1999).

По версии Ошанина 1945 году они с композитором Анатолием Новиковым получили задание сочинить песню, название которой было бы, ну, к примеру, «Под стук колес». «Такой песни, – рассказывал поэт, – еще не было…. Песня должна была стать раздумьем о предстоящем и свершившемся. О горечи потерь и вере в победу».

Если исходить из условий поставленной задачи, то выполнены они не были. Ну где в том, что получилось, «раздумья о предстоящем» и «вера в победу»? Впрочем, почему-то никто (ни мудрые заказчики, ни чуткие цензоры, ни сами авторы) не заметил несоответствия заказа и результата.

Ошанин рассказывал, что «Эх, дороги» написана в ноябре 1945 года к празднику 7 ноября и исполнена ансамблем песни и пляски войск НКВД. Ну а замысел родился еще во время войны, когда застигнутые бомбежкой поэт и композитор «…увидели, как упал рядом молодой лейтенант и уже не встал. Сначала появился припев, который начался со вздоха «эх»».

Тут всё не сходится, не срастается. От всего тянет вымученной кислятиной неправды. Цитируя первую строку «Эх, дороги….», автор текста почему-то уверен, что песня «начается с припева». Однако это не припев. Это рефреном повторяющийся запев, а припев у песни совсем другой, в одной манере, но каждый раз разный. Как профессионал Лев Иванович должен был это знать. Но почему-то не знает, то есть не понимает структуру, которую сам и построил.

Приведу это стихотворение полностью. (Обойдемся только без фальшивой последней строфы.) Текст даю в своей реконструкции стихотворной записи:

* * *
Эх, дороги, пыль да туман,
Холода, тревоги да степной бурьян.
Знать не можешь доли своей,
Может, крылья сложишь посреди степей.

Вьется пыль под сапогами,
Степями, полями,
А кругом бушует пламя
Да пули свистят.

Эх, дороги, пыль да туман,
Холода, тревоги да степной бурьян.
Выстрел грянет – ворон кружит,
Твой дружок в бурьяне неживой лежит.

А дорога дальше мчится,
Пылится, клубится,
А кругом земля дымится,
Чужая земля.

Эх, дороги, пыль да туман,
Холода, тревоги да степной бурьян.
Край сосновый – солнце встает.
У крыльца родного мать сыночка ждет.

И бескрайними путями –
Степями, полями,
Все глядят вослед за нами
Родные глаза.

Поэт, написавший это, обладал и тонким фонетическим, и обостренным нравственным слухом, и хорошей филологической подготовкой. (Ремесленник и строчкогон Лев Ошанин был лишен и того, и другого, и третьего).

Образы покрывающих степные поля то пыли, то тумана, впервые появляются в «Слове о полку Игореве»: «Пороси (пыль) поля прикрывають…», «Мьгла (туман) поля покрыла».

Однако всмотримся в то, как устроем текст «Эх, дороги…»
Нарушая традиционные законы песенного построения, он не вписывается ни в одну известную советской поэзии каноническую схему. Стихи состоят из трех триад. В каждой по 8 строк. Но каждая из триад – сама триада из двух двустиший (теза и антитеза) и одного четверостишия (синтез).

1. Теза – неизменяемый запев (двустишие с внутренними и конечными рифмами). Первая строка – четырехстопный хорей с цезурой после второй стопы, вторая – шестистопный (с двойным ударением на слове хо’лода’ и с цезурой после третьей стопы):

‘ _ ‘ _ ‘ _ ‘ _

‘ _ ‘ _ ‘ _ ‘ _ ‘ _ ‘

2. Антитеза – двустишие того же построения, что и теза, но конечные рифмы неизменно глагольные.

3. Синтез – припев (эпод), зарифмованный по схеме АААв (про­пис­ные бу­к­вы – жен­ские риф­мы, строч­ная – муж­ская клаузула). Это тройной монорим с холостой, незарифмованной четвертой строкой, модификация рифмовки в восточной поэзии (рубаи построены по схеме ААВА). Здесь мы видим в нечетных строках четырехстопный хорей, а в четных – по две стопы амфибрахия (трехдольный размер!), при том в последней, незарифмованной строке, амфибрахий усечен и неожиданно заканчивается мужской клаузулой:

‘ _ ‘ _ ‘ _ ‘ _

_ ‘ _  _ ‘ _

‘ _ ‘ _ ‘ _ ‘ _

_ ‘ _  _ ‘

Происходит обман метрического и рифменного ожидания. Мы ждем женскую клаузулу и рифму, а получаем пустое пространство – мужскую клаузулу и оборванный на сильном слоге ритм. И эта незарифмованная концовка на ударном икте неожиданная и трагична, как оборванная выстрелом жизнь.

Откуда же взял неизвестный нам фронтовой газетчик такую песенную форму? И почему у него припев превратился в запев?

Да прямиком из античной трагедии.

СПРАВКА:

Антистрофа (др.-греч. ἀντιστροφή — поворот назад, «противоповорот») — в античной поэзии вторая строфа трёхчастной суперстрофы (строфа-антистрофа-эпод), предназначенной для хорового исполнения. Ритмика (силлабо-метрического) стиха в антистрофе точно копирует ритмику строфы; вероятней всего, и музыка в антистрофе была той же, что в строфе[1]. В трагедии хор пел антистрофу, возвращаясь к тому месту, с которого он начинал исполнение строфы (отсюда название), таким образом, возникла парная структура; после нескольких пар С-А, С-А песня завершалась эподом. В лирических жанрах (хоровая мелика) строфы, антистрофы и эподы чередовались триадами (С-А-Э, С-А-Э, ). Антистрофы встречаются, например, в одах Стесихора, Пиндара, в трагедиях Софокла, Еврипида и др., например, в Олимпийской оде № 13 Пиндара.

Эпод (греч. ἐπῳδός — припев) — заключительная строфа трёхчастной суперстрофы, предназначенной для хорового исполнения. По (силлабо-метрической) ритмике эпод не тождествен строфе (и копирующей её ритмику антистрофе).

Изобретателем хоровой суперстрофы историки с древнейших времён полагают Стесихора. В подражание античной структуре французский писатель XVIII в. Дени Дидро написал дифирамб «Элевероманы, или Одержимые свободой», в котором периодически чередуются строфа — антистрофа — эпод. В русской поэзии изысканное подражание хоровой суперстрофе встречается у Г. Р. Державина в стихотворениях «Гимн лиро-эпический на прогнание французов из отечества» и «Осень во время осады Очакова».

Такова «формула формы». И ей соответствует виртуозная версификационная техника Техника зрелого мастера. Но с поэтами, начиная с пятнадцати-шестнадцати, это случается. (Так Пушкин нащупал схему онегинской строфы в лицейском «Послании к Юдину» и записал ее формулу на черновике ранней поэмы «Таврия». И совершенно не обязательно поэт, написавший «Эх, дороги…» должен был принадлежать к дворянскому сословию: в 1930-х во многих сельских школах еще преподавали дореволюционные педагоги.)

Ничего подобного в творческом наследии Льва Ошанина мы не обнаруживаем. Во всех без исключениях его песнях и стихах версификационный уровень неизменно примитивен. См. образчики его текстов в конце этих заметок.

* * *

Итак, мы должны поверить, что в 44-м или в начале 45-го года будущие соавторы, ехавшие на фронт на эмке или виллисе, попали под бомбежку, и увидев гибель лейтенанта, который замешкался и не успел упасть в придорожный кювет, поэт произнес «Эх, дороги, пыль да туман…». Хорошо. Поверим. Только если туман, то откуда вражеская авиация?.. А месяцы спустя, уже после окончания войны, вспомнив про тот случай, соавторы разродились песней. И не вдруг, а по заказу ансамбля НКВД. И не абы когда, а к 7 ноября.

Упоминание о молодом лейтенанте многое объясняет. Еще в 1970-х я слышал от стариков, что песню «Эх, дороги…» Ошанин нашел в бумагах фронтового корреспондента фронтовой газеты, который погиб накануне приезда в часть Льва Ивановича. И – добавлю уже от себя – дело, как понятно из текста стихов, происходило осенью 44-го, за пределами России, где-то на юге: в стихах говорится о холодах и пылящейся «чужой земле». И дважды упомянуты степи.

Ошанину, как мне рассказал поэт-фронтовик Р. (имени на раскрываю, мой старший друг меня на это не уполномочил), во фронтовой газете (я запомнил, что это была дивизионка, но могу и ошибаться) доверили ли планшетку, то ли полевую сумку (ох уж эти полевые сумки!) убитого накануне лейтенанта. Там были письма и блокнот с записями.  Доверили, чтобы вернувшись из командировки в Москву, Ошанин передал (или переслал?) содержимое родным покойного.

Версия с бомбежкой не проходит уже потому, что в песне речь не о бое и не о шальной пуле, а о выстреле с близкого расстояния: «Выстрел грянет / – Ворон кружит, / Мой дружок в бурьяне / Неживой лежит». Это воспоминание не о бое, а, скорее всего, о расстреле. Расстрелянный даже не похоронен – брошен в бурьян. Оттого и ворон над ним кружится. Многие слушатели, как написал мне Сергей Аркавин, один из моих корреспондентов, именно так понимали эту строфу.

Стихи – не протокол. Как увидел, так картинка и сложилась. Можно не заметить оглушающего глагола «грянет» (то есть это не шальная пуля, это выстрел практически над ухом). И не увидеть кружащего над головой ворона (над полем боя птицы не кружат, они от войны улетают). «Проводить в бурьян» («…в овраг», «…в станицу Казанскую») – устойчивый эвфемизм расстрела. Бурьян и растет по канавам. Подходящее место для такого мероприятия. Потом полагалось труп прикопать. Но могли и так бросить. Расстрелянных своими на той войне было 157 593 человек. И это только по приговорам трибуналов. А скольких бросили в бурьян, никто не считал. См. статью Павла Гутионтова «Дожить до расстрела с подзаголовком «Они не брали Берлин, не маршировали по Красной площади на Параде Победы. Их расстреляли — свои»; («Новая газета».8 мая 2019).

Разумеется, пламенному сталинисту (но картонному стихотворцу) Льву Ошанину и в страшном сне не могло присниться, что эти строки рассказывают не о шальной пуле, а о расстреле.

Исследователь Игорь Шап мне пишет: «…тут всё просто с определением места и времени — опираемся на слова – степь, пыль, холода, чужая земля. В Европе есть единственный большой степной эксклав на востоке Венгрии – Пуста. В Пусте преобладает засушливая погода, степная растительность и континентальный климат. Отсюда пыль и холода, ветер и снег. Там осенью 1944 и зимой-весной 1945 проводилась крупная войсковая операция силами 2-го и 3-го Украинских фронтов. Название этой операции – Будапештская. Проводилась силами 2-го и 3-го Украинских фронтов в период с 29 октября 1944 по 13 февраля 1945 года. И если автор слов песни действительно написал их, находясь в Венгрии, то вполне можно допустить возникшую в его мыслях ассоциацию со стихами Николая Языкова «Услад» (1823 г.). Здесь пыль и туман, широкая долина — аналог степи. Здесь идёт бой, упоминается слово судьбина («Знать не можешь доли своей»), ну и возвращение баяна на родину («У крыльца родного мать сыночка ждет»). Только у Языкова не мать, а дева. Да и «брега Дуная» – это та же Венгрии. Вот несколько строф из этого стихотворения:

Они расстались. Пыль густая
Поля покрыла, как туман.
Враги! вам полно ждать славян!
Вам полно спать, брега Дуная!

Взошла денница; вспыхнул бой;
Дрожит широкая долина.
О грек! страшна твоя судьбина:
Ты не воротишься домой!

Валятся всадники и копи,
Булат дробится о булат ―
И пал ужасный сопостат
При шуме яростной погони!
. . . . . . . . . . . . . .
И рать на родину пришла;
Баяна дева обнимает,
Отрадно грудь ее вздыхает,
И девы радость ожила».

* * *
«Эх, дороги…» – очень молодые стихи. Заметим, что не жена, а «мать сыночка ждет» у родного, видимо, сельского крыльца. Крыльцо это в сосновом краю.

Вряд ли речь о Карелии, отошедшей после 1917-го к Финляндии и присоединенной к СССР только в 1944-м. Хотя, как мне пишет Сергей Аркавин, «в границах до 1940 была значительная карельская территория, вполне тянущая на край сосновый, впрочем, как и Архангельская область». Но он же и уточняет: «Я бы сказал, вряд ли Карелия, потому что Карелия в речи — скорее, озерный край».

Можно предположить, что родину поэта надо искать где-то на востоке («Край сосновый. / Солнце встаёт…») Может статься, что родина поэта – окрестности Бузулука, «сосновый оазис» Бузулукского бора, объявленный национальным парком уникальный массив соснового леса на Южном Урале, на границе Самарской и Оренбургской областей. Это треугольник размерами 50 на 30 километров. (Он чуть больше Москвы в пределах МКАД.) Бор вырос на древних дюнах некогда огромного Каспия и стал визитной карточкой края. Картинка мало похожая на Рыбинск, родину Льва Ошанина, где преобладают смешанные леса – ель, береза, та же сосна. Но, как свидетельствуют карты, самый больший сосновый масссивы на территории России – Уральский хребет и Иркутская область.

СПРАВКА:
В центральной части Иркутской области преобладают сосновые леса с примесью березы и лиственницы, площадь сосновых древостоев сокращается наиболее высокими темпами: в 1961 году она составляла 72% общего запаса древесины в регионе, к 2008 году сократилась до 40,9%, а на 1 января 2015 года была 39,9%. Сосновые боры занимают 15,47 млн. га, или 25% покрытых лесной растительностью земель области. На долю сосновых лесов региона приходится 14% общей площади сосняков России. Никакая другая область, край, или республика страны не может сравниться с Иркутской областью обилием сосновых лесов.

* * *
Ошанину должна принадлежать бравурная, казенно-суконная строфа, прилепленная к концовке стихотворения в качестве «паровоза»:

Снег ли, ветер, –
Вспомним, друзья!..
Нам дороги эти
Позабыть нельзя.

Но во время войны пелось не «Вспомним, друзья», а «Эти дни когда-нибудь мы будем вспоминать».

И, завершая разговор, сравним «Эх, дороги…» с подлинными ошанинскими текстами того же времени (первые три фрагмента написаны в 1944 г.). Перед нами глухая какофония плохо зарифмованной графомании. И не простой, а до цинизма лживой графомании штатного «пропаганца»:

1.
…Если Отчизна твоя у тебя за плечами,
Не остановит солдатское сердце пурга.

2.
По дорогам отвоеванной земли
До Берлина мы до самого дошли.
В целом мире не найти таких дорог,
Где б советский наш солдат пройти не смог.

3.
А вот из года 1948-го:

Когда на весеннем рассвете,
Над Родиной солнце встает,
Вождю своему дорогому
Привет посылает народ.

Садами в просторах Отчизны
Родные края зацвели.
Спасибо, Великий Учитель
За счастье родимой земли!

Навстречу врагам и пожарам,
Во имя Отчизны святой,
С великою верой в победу
За Сталина шли мы на бой.

Свободны родимые земли,
И враг беспощадно сметен!
Спасибо, герой полководец,
За славу победных знамен.

И все, кто желает свободы
И мира на шаре земном,
Великого Сталина имя
На знамени пишут своем.

И всюду гремит на планете,
Над солнечной нашей землей:
«Да здравствует Сталин любимый!
Да здравствует Сталин родной!»

4. Полностью приведу еще одну из малоизвестных сегодня песен этого автора в память того, что в былые годы она звучала по радио по несколько раз на дню:

ЛЕНИН ВСЕГДА С ТОБОЙ

День за днем бегут года —
Зори новых поколений.
Но никто и никогда
Не забудет имя: Ленин.

Ленин всегда живой,
Ленин всегда с тобой
В горе, в надежде и радости.
Ленин в твоей весне,
В каждом счастливом дне,
Ленин в тебе и во мне!

В давний час, в суровой мгле,
На заре Советской власти,
Он сказал, что на земле
Мы построим людям счастье.

Мы за Партией идем,
Славя Родину делами,
И на всем пути большом
В каждом деле Ленин с нами.

1955

В юбилейном 1970-м строчкой «Ленин всегда с тобой» стали называть особо широкие «трехспальные» кровати.

* * *

И по уровню версификации, и по поэтической своей мощи, «Эх, дороги…» могли быть написаны Исаковским или Фатьяновым. Или Гудзенко. Или Кульчицким. Но не Ошаниным. Почему?.. «Потому что от осинки / Не родятся апельсинки».

Социальная репутация Льва Ивановича Ошанина также доказывает, что стихи «Эх, дороги…» созданы не им.

Если мой покойный друг, фронтовик и поэт, прав, и стихи «Эх, дороги…» Лев Ошанин присвоил, нам остается только отыскать их автора, фронтового корреспондента Великой Отечественной, одного из тысячи погибших на той войне. В эпоху интернета эта задача не представляется неразрешимой.

P.S. Да, забыл предупредить: В детской повести Сергея Розанова (1894–1957) «Приключения Травки» пионеры поют:

Эх, дороги!
Снег да туман…
Холода, тревоги
Да степной бурьян…
Снег ли, ветер
Вспомним, друзья:
Нам дороги эти
Позабыть нельзя.
Край сосновый…
Солнце встает…
У крыльца родного
Мать сыночка ждет…

https://www.litmir.me/br/?b=37519&p=15

Повесть датирована 1938 годом. Однако при жизни автора она издавалась не менее 17 раз. Автор ее обновлял, и песня звучит уже на фоне московских высоток и университета на Ленинских горах. То есть перед нами послевоенное цитирование запавшей в душу песни.

ПИСЬМО ИЗ ГАННОВЕРА

В.Б.Брайнин, музыковед, композитор

По свидетельству Льва Ошанина стихи «Эх, дороги» и т.д. были написаны до сочинения музыки этой песни Анатолием Новиковым. Это представляется, однако, маловероятным, поскольку ритмическая форма этих стихов не стиховая, а музыкальная, что ниже будет обосновано. Одно из двух – либо музыка предшествовала стихам, либо стихи писались одновременно с музыкой. Первое предположение противоречит свидетельству самого Ошанина. Второе же маловероятно, так как в этом случае у стихов и музыки должен быть один и тот же автор.

Два автора не могут писать песню одновременно – кто-то из них задаёт ритмический строй песни. Либо музыка сочиняется на готовые стихи, либо стихи сочиняются на готовую музыку (редко, поскольку в этом случае поэт должен предварительно выучить мелодию на память) или гораздо чаще стихи сочиняются на так называемую «рыбу» (набор слов, повторяющий ритм мелодии). Готовые стихи обыкновенно метрически регулярны – такая сложная нерегулярность, которая имеет место в «Дорогах», говорит в пользу первенства музыки. В данном случае против сочинения стихов «на рыбу» (кроме высокого поэтического качества этих стихов) говорит, например, то, что в песне «Дороги» имеет место распевание гласной (ту‑уман и т.п. во всех аналогичных местах текста), что «рыбой» не передаётся – в случае «рыбы» в распевании не было бы необходимости.

Эти противоречия снимаются следующей гипотезой. Песня могла быть первоначально написана одним автором – не Ошаниным и не Новиковым (маловероятно, чтобы Ошанин, сочиняя стихи, напел Новикову также некий прообраз мелодии – во всяком случае, он об этом нигде не рассказывает). Мелодия неизвестного автора, который сочинил также и стихи, не сохранилась. В руки Ошанина могли попасть стихи, тесно связанные ритмически с несохранившейся мелодией (маловероятно, чтобы автор оставил также и ноты). Эти стихи предопределили ритмическую структуру музыки, написанной затем Новиковым.

Начало песни написано свободным стихотворным размером, фактически двумя. «Эх, дороги» – 2-стопный хорей, «пыль да туман» – 2-стопный дактиль. Продолжение написано 3-стопным хореем. Рассмотрим стихотворный ритм второй части мелодии. В первой музыкальной фразе («вьётся пыль под сапогами») стихотворный размер – 4‑стопный хорей, в последующих двух коротких музыкальных фразах («степями, полями») – 2‑стопный амфибрахий, затем опять 4-стопный хорей, затем опять 2‑стопный амфибрахий с нерифмованным «мужским» окончанием. Эта типичная музыкальная форма (второй части) в музыковедении называется «дроблением с замыканием» (длинная музыкальная фраза плюс две коротких плюс две длинных). Разнообразие стихотворных стоп во всём тексте снимается единообразием музыкального метра (в данном случае – три четверти). Чрезвычайно маловероятно сочинение таких стихов до того, как была написана музыка, но весьма вероятно сочинение стихов одновременно с музыкой, ритмическая структура которой затем может быть использована для другой мелодии.

Единственное предположение в защиту частичного авторства Ошанина, помимо последних формальных строчек, которые весьма вероятно принадлежат именно ему («снег ли, ветер» и т.д.) может быть следующим. Были обнаружены и использованы, например, только один или два куплета текста с рефреном-репризой «эх, дороги», третий куплет дописан Ошаниным по этому ритмическому образцу. Однако это предположение кажется также маловероятным. Во-первых, маловероятно, что неизвестный автор ограничился одним куплетом, для песни этого недостаточно. Во-вторых, три куплета – условие минимально необходимое для музыкальной куплетной формы, два куплета встречаются крайне редко. К тому же текст выглядит цельным, написанным одним автором.

Почему я предполагаю, что финал «снег ли, ветер» написан именно Ошаниным. Не только потому, что эти стихи «ни о чём». С точки зрения музыкальной формы в этом финале не было необходимости. Рефрен «эх, дороги…» и т.д. до «…бурьян» очевидно задуман автором как реприза (третья часть сочинения, повторяющая первую часть), что уловлено Новиковым, который вторую часть («вьётся пыль…» и т.п.) завершает на доминантовой гармонии, которая требует продолжения. Этот рефрен должен был завершить песню (подобно форме рондо). То есть это довольно сложная форма. Однако в этом случае текст оказался бы (для Ошанина) идеологически невыдержанным. Подлинный автор стихов и неизвестной музыки ограничился бы этой репризой-рефреном, не добавляя к нему нового текста. Новиков как чуткий мелодист тоже должен бы ограничиться этой репризой. Однако Ошанин дописал текст, а Новиков не возражал, тем более, что сочинять новую мелодию не понадобилось.
Резюме: в высшей степени вероятно, что Ошанин имел доступ к тексту песни неизвестного автора, сочинившего и стихи, и утерянную мелодию, на ритм которой Новиков написал новую музыку.

11 июня 2019

ОТ ПУБЛИКАТОРА:
Ошанин очень внятно рассказывал историю создания песни, мол, он написал стихотворение, а Новиков «услышал его звук» и сочинил музыку. Но оказалось, что в основе стихотворения «Эх, дороги…» лежит запечатленная в ритмической его структуре музыкальная мелодия. Стиховедчески она представляет из себя сложную комбинацию из двудольных и трехдольных метров. Более того, эти метры с точки зрения теории стиха можно интерпретировать двумя разными способами. Ничего подобного в творчестве Ошанина мы не найдем. Его песни в стихотворной своей основе просты, если не примитивны. Однако, если бы стихотворец сказал, что текст написан на предложенную композитором «рыбу», или же заявил, что при сочинении этих стихов он их напевал, уличить его во лжи было бы невозможно. Но при живом композиторе Анатолии Новикове (1896–1984) плагиатор не мог объявить себя автором мелодии и солгал по-простому. На том и попался.